Автор: [Chaos_Theory]
Вычитка: Motoharu
Рейтинг: nc-17
Жанр: роман
Предупреждения: ust
Статус: в процессе
Размещение: по запросу автору
От автора: для Эль-тян, которую автор очень любит и без которой второй части могло бы и не быть. И спасибо за вдохновение.
Глава_3
Мы смотрим в зеркало, мы видим глаза.
В глазах стоят слезы, но по утрам еще бывает роса.
Научились врать руки, научились голоса,
Но скажи, откуда слезы в этих глазах.
В глазах стоят слезы, но по утрам еще бывает роса.
Научились врать руки, научились голоса,
Но скажи, откуда слезы в этих глазах.
Чайф
читать дальшеСнег хрустит под подошвами сапог, остается цепочка вдавленных следов, как метки на карте. Ассоциация с детством и поиском сокровищ: сорок шагов на юго-запад, потом поворот на юг и вот он - отмеченный крестом клад.
Сейчас не совсем так. Сейчас... Если Леон доберется до этого «клада», то не найдет там сокровищ. Только пустоту и пыль сундука. И вряд ли будет хоть одна золотая монета.
Почему не раньше? Как последнему идиоту нужно было два года, чтобы все понять. Даже меньше, чем два... Уже после первых трех месяцев начало ломать: без тепла тела, запаха кожи, прикосновений - обычно легких, но, как оказалось, и они были жизненно необходимыми. Без разговоров.
Без ощущения друг друга.
Сейчас поздно. И отчаянная попытка все вернуть... Получится ли?
Не замечает, что кусает губу. Идет следом за Робби, царапая подкладку карманов. Взглядом из-под капюшона по спине и едва спутанным черным волосам. Хочет провести пальцами, распутывая. И потянуть на себя. Поцеловать. Хочет так, что губы ноют и слегка краснеют скулы.
Роберт, как и раньше, не сканирует Фергюсона. Тогда - пытаясь защитить его, сейчас – себя. Потому что если он попытается понять, что чувствует Леон, все старания забыть, отгородиться полетят к чертям.
Два патруля и бабка, выгуливающая мопса. Гордон держит защиту. Всем наплевать, даже не смотрят в их с Леоном сторону. Серый ленивый рассвет воскресного утра.
Мысли, лишенные чувств, как голые замерзшие ветки, уродливые: тронь и переломятся.
Роберт открывает дверь, первым входит в квартиру. Молча. Нечего сказать. Ожидание. Чего-то. Вопреки всему. Даже приказу – не ждать.
Квартира: большая комната с широким окном и не заправленной кроватью посередине и узкая кухня.
- Мое убежище. Хочешь чего-нибудь выпить… прежде?
- Да. Давай джин, - но тут же пыльное теплое воспоминание: Робби не пьет джин. - Виски. Думаю, такое у тебя найдется, - Леон улыбается. И плевать, что сейчас раннее утро.
Холодно. И квартира эта... чужая. Что он тут забыл? Зачем пытаться что-то вернуть? А кончики пальцев уже немеют. Фергюсон снимает обувь и пальто, проходит вслед за Робертом. В кухню.
Через чуть замерзшее стекло окна – восход. Голубо-фиолетовые грязные мазки по небу. Пух бледного света от горизонта.
- Ты... – хрипло. Леон сглатывает. – Почему не в Безопасной зоне?
Робби теребит низ свитера (снять - не снять?), смотрит на Фергюсона. Странно. Продолжение сна?
Рождественский подарок?
Достает из шкафчика виски и два бокала.
- Потому что…
Простой вопрос, на самом деле. Потому что не считает это решение правительства верным. И раньше так и ответил бы. Поспорили бы, посмеялись. Сейчас... Леон оттуда. С другой стороны. Обсуждать с ним действия правительства неприемлемо.
- Это нецелесообразно. Может грозить паникой и недовольством.
Морщится, делает глоток.
- Семья там. Сменили еще один дом. На этот раз он больше. Но абсолютно мертвый. Не хочу туда возвращаться.
Присаживается на край стола, смотрит на Леона. Задыхается. Рядом.
Фергюсон кивает, поводит плечами и смотрит на Робби. Это тяжело. И глоток алкоголя обжигает язык.
Пальцами по бедру Гордона, осторожно. Как будто опасаясь спугнуть настороженную мышку.
- И не боишься. Совсем плевать?
Нежно. Больно. Обрывается внутри, нить за нитью. На сколько хватит видимости спокойствия? Робби залпом допивает виски.
- Вы... - спотыкается на слове, смотрит на ладонь Леона на своем бедре. – Вы два года пытаетесь меня убить. И пока в пролете.
Легкое головокружение делает все происходящее еще более нереальным. Ощущение как от самого первого глотка шампанского. Так же – в жар кинуло и повело. И тот глоток тоже был сделан вместе с Леоном. Все на двоих. Первый поцелуй и первый секс. Всегда... вместе? Робби накрывает пальцы Фергюсона ладонью, сжимает слегка.
- Где... предпочитаешь?
Горло перехватывает. Леон чувствует, что ладонь Робби холодная. Сердце срывается на бег, Леонард выдыхает:
- В спальне, - как будто не он говорит. – Не против?
Мягко дергает за длинную прядь - ближе.
Роберт тянется.
Почти. Холодно. Сквозняки гуляют по квартире. Царапают вдоль позвоночника.
Холодно, Лео. Я здесь, потому что в Безопасной ты никогда не сможешь меня найти, неужели не понимаешь?
Целует. Мягко, осторожно, будто пробуя на вкус. Прихватывает нижнюю губу, обводит кончиком языка.
- Подойдет.
Робби соскальзывает со стола, идет в спальню. Неправильно. И эта встреча, и то, зачем они здесь, и винно-красное постельное белье, и острый, ледяной рассвет. Гордон, помедлив, стягивает свитер, расстегивает джинсы и ложится на кровать.
А Леон смотрит, наблюдает. Зрачки расширяются. Взглядом по выгнутой спине, острым лопаткам и выпирающим косточкам плеч. Поцеловать и обнять. И забыть все паршивое, вернуть, оставить только хорошее.
Ты все такой же худой, Робби. Но забота здесь будет лишней, верно?
Свитер на пол, прохладный воздух тут же лижет кожу. Мурашки. Неприятно. Леон старается дышать ровно, глубоко, чтобы не глотать воздух как рыба на берегу - не задохнуться...
- Перевернись на спину, - упирается рукой в постель - какая же холодная простыня. Все вымерзло.
Робби подчиняется. Что мы делаем? Столько раз близко. А сейчас вдруг мучительно стыдно.
Цепляет пальцами пояс джинсов, стягивает на бедра, вместе с бельем. Лицо горит. Лучше уж на животе – пусть бесстыдно и по-блядски, но не видеть... не чувствовать взгляда. Как сейчас.
- Ну чего смотришь? Ты меня... так уже видел.
Леон и сам не может объяснить, почему пялится на Роберта. Видел. И не один раз. Но так, как сейчас - никогда.
- Можешь закрыть глаза, если... - усмешка, - если тебя это смущает.
Убирает волосы с лица, наклоняется и целует. Жестко. Цепляет пальцами пояс штанов, стягивает полностью, оставляя Гордона абсолютно обнаженным. Леон вжимается, раздвигая его ноги. Движения рваные, неловкие. Леон не знает, как нужно правильно, сердце колотится.
Ни за что. Роберт не боится. Трясет от другого. Лихорадочное, горячее возбуждение - волнами, от кончиков пальцев. Сглатывает, качает головой.
- Ну вот еще.
Это тоже представлял. Не так, но представлял. В их комнате, прежде чем заснуть, глядя в темноте на длинные серебристые пряди Леона. Сейчас и это не так. Робби проводит по волосам Фергюсона, тянет, запрокидывая голову, прижимается губами к горлу, чувствует бешеный пульс. И это возбуждает еще больше. Опускает руку между их телами, сжимает член через ткань, прежде чем расстегнуть джинсы.
Леон выдыхает - судорожно. Прикосновения как по оголенным нервам. Слишком четко, сильно, все ощущения сосредоточены. Разве могло быть так... тогда? Губы Робби горячие, кажется, оставляют след. И рука...
- Черт... - едва слышно, Фергюсон подавляет порыв отстраниться.
Неправильно. Здесь и сейчас. Но если остановятся... В груди тут же все стягивается в тугой грубый узел - не вздохнуть. Снова без тепла, дыхания, пульса...
Невозможно.
Проводит пальцами по груди Робби, задевает сосок. Сглатывает. Смотрит в глаза. Близко. По животу, осторожно, как умеет - ниже... Кожа горячая, нежная. И все так же, не отводя взгляда, наблюдая. Наклоняется и целует, раскрывая губы языком. Голова кружится от возбуждения и запаха кожи Робби.
- Ну же...
Роберт торопит, но тут же останавливает себя. Всегда торопил, и к чему это привело? Больше не будет. Себе обещал: никогда не станет навязываться. Поэтому только отвечает на поцелуй, разводит колени, чтобы еще ближе, насколько только возможно. Заполнить пустоту. За окном шум проезжающих машин, голоса – далекие, приглушенные. А здесь убежище. Вроде тех, что строил в детстве: одеяло на стол, чтобы свисало до пола, забраться, свернуться клубком. Защищен. Что сейчас? Всегда этого хотел... Леона. Так получай. Цепляет согнутыми пальцами джинсы Леона.
- Сними...
- Сейчас.
Отстраниться на пару секунд - стянуть с себя оставшуюся одежду. А потом прижаться вплотную, дурея от близости. Губами к шее Робби, оставляя след.
Ты мой...
Будь моим снова, пожалуйста...
- У тебя... было так? - на ухо. Слова, на которые Леону страшно услышать ответ. Сжимает ноги Гордона под коленями, разводит.
Всем телом к гладкой горячей коже. Робби ненавидит себя за эту порывистость. Пальцами по щеке, как слепой - осторожно, едва касаясь, обводит скулы, линию носа, целует мягко. Бородка Леона щекочет, покалывая, кожу. Что ответить? Какой ответ будет правильным?
Роберт выдыхает, отворачивается к окну, потом вновь переводит взгляд на Фергюсона.
- Было.
Приподнимает бедра, трется о пах.
- Давай.
И все. И снова холод - по рука и ногам, как ледяная гибкая проволока. Оплетает, стягивает. До боли. Движение - резкое, сильное. Мурашки волной по внутренней стороне бедер и пояснице. Леон дышит. Точнее, пробует вдохнуть. Робби очень горячий, тесный. Больно - обоим.
Сжимает зубы на плече Роберта. «Было»... Сильнее, не отдавая отчета. Вжимается, подается назад и снова вперед.
Ни следа возбуждения. Тошнотворная головокружительная слабость. Роберт, выгнувшись от боли, впивается ногтями в предплечья Леона. Мать твою, что же ты делаешь... Больно... Гордон успевает только закрыться, не позволить ледяной острой боли обрушиться на Леона. В последний момент, наглухо. Оставить в себе. Попытаться расслабить сведенные судорогой пальцы.
Одну руку на бедро Леона – скользнуть влажной холодной ладонью, осторожно, мягко сжать, останавливая.
- Подожди... - шепотом, - чуть-чуть.
От боли хочется плакать. Позорно, по-детски. А, может быть, не от этого. А от того, что все, что они теперь могут причинить друг другу – боль. Лимит на нежность исчерпан.
Закрывает глаза. Плещется на самом краю, обжигая, раздирая на клочки. Робби приоткрывает губы, выдыхает шумно.
Леон останавливается, не выходит, прижимается губами к влажной шее Робби, целует. Греет дыханием. Пульс бешено бьется под тонкой кожей.
Не хочу делать тебе больно. Прости-прости-прости...
Пальцами почти нежно по бокам, ребрам. Чуть приподнимает Гордона, обнимая, притягивая ближе. Все два года... только об этом... и сам же все портит. Коверкает.
- Прекратить? - шепотом, не отпуская.
- Нет.
Пусть так, только не... Роберт убирает руку с бедра Леона.
- Продолжай. Все... хорошо.
Я так долго хотел тебя.
Расслабляется, подается навстречу до конца. Жарко. Душно. Голова кружится от запаха кожи Леона. Скользит пальцами по простыне, сжимает ткань. Все хорошо.
Выдох. И снова движение - осторожное в этот раз. Более плавное. Ступнями сминает простыню, сжимает руками тело Робби, оставляя пятнышки от пальцев на бледной влажной коже.
И слишком жаркий внутри. Леон не может долго. Два года - это внушительный срок без секса. А сейчас... Дрожь по телу, от затылка до кончиков пальцев. Сладкие и грубые нити удовольствия, последнее резкое движение.
Роберт сдавленно, сквозь зубы стонет. Обжигает изнутри. Все? Закончилось? Так же как всегда? Почему? Что за дурацкий обман? С Леоном должно было быть по-другому. С ним все по-другому.
Робби облизывает растрескавшиеся губы, слюна вязкая, мерзкая. Следом стирает ладонью, убирает спутавшиеся влажные волосы со лба. Осторожно приподнимается, глядя в сторону, на острое плечо Леона, медленно отползает, соскальзывая. Едва слышно всхлипывает, когда член выходит полностью. Жарко и влажно.
- Хорошо…
Неуверенно, полу-вопрос – полу-утверждение.
- Хорошо?
Дыхание глубокое. Леон облизывает губы... Хорошо ли? Муторно.
- Иди сюда.
За руку к себе - снова близко. И пальцами сжимает член Робби.
Снова мягкими, горячими волнами от пальцев ног вверх. Пульсация. Роберт выгибается, толкается в руку Леона. Боль уходит, мешается с удовольствием, растворяясь. Хочется накрыть ладонь Фергюсона своей, подтолкнуть. Вместо этого комкает край простыни, сильнее разводит колени.
- Быстрее. Пожалуйста...
- Хорошо, - Леон улыбается и выполняет просьбу. Касается губами виска.
То, как Гордон реагирует, дышит, кусает губы... Ради этого стоило встретиться. Хотя бы ради этого. Двигает рукой быстро, шепотом на ухо:
- Давай, Робби...
Все-таки обхватывает запястье, сжимает пальцами до синяков.
- Сейчас, твою же...
Робби утыкается лбом в шею Леона. Судорогой – болезненной и сладкой. Будто пружина раскручивается, хлещет, царапая. Стонет, вздрагивая. Зубы смыкаются на плече Фергюсона – на языке солоноватый привкус пота.
Смотрит на Леона. Тишина. Только стекла тихо-тихо дребезжат от ветра, и слышится неровное шумное дыхание.
Хочется прижаться всем телом. И плевать, что все было не так. «Так» у них никогда и не было. Никогда.
Нельзя. Ничего не изменилось. Роберт проводит ладонью по своему животу, садится.
- Сейчас... вернусь.
Вода слишком горячая. Пар поднимается вверх, очертания предметов расплываются. Все еще больно.
Леон слушает шум воды за дверью ванной, смотрит на смятую красную простыню. Пятна - темные, влажные. Не может отвести взгляд. Снова холод, и к горлу подкатывает ком, тошно от отвращения к себе.
Сглотнув, Фергюсон касается пальцами своих губ, обводит задумчиво и следом проводит по наливающемуся кровью укусу на плече.
Судорожный вдох. Этого хотел?
Встает с постели и поднимает с пола джинсы. А Робби выходит в одной длинной футболке - голые ноги, ступнями на ледяной пол... Леон поводит плечами, смотрит.
- Можно остаться? - тихо.
На сколько? На час? До вечера? На ночь? Роберт скользит взглядом по фигуре Леона, и снова темное тяжелое возбуждение. Все тело болит, но на это плевать. Хочется ближе, насколько можно. Шаг за шагом, остановиться почти вплотную. Помедлив, мягко целует плечо.
- Прости.
Хочу... чтобы ты остался.
- Ты не можешь сейчас уйти, - смотрит в окно. Просыпающийся город. Ничего не исчезло. Ничего не изменилось. – Не хотелось бы, чтобы... кто-то увидел.
Садится на постель. Боль – пульсирующими огненными кольцами – до вспышек перед глазами. Моргает, тут же ложится на бок, тянет на себя одеяло.
Леон кусает губу, проводит по ней языком. Секунда сомнения, не выдерживает. Хотя бы сейчас... пусть будет как тогда. Рядом. Близко. Чтобы было теплее в этом холоде. Обнимает Гордона, прижимает. Касается губами скулы.
Люблю тебя, Робби...
- Удобно? - на ухо, осторожно тискает.
Все на своих местах. Хочется... верить. Робби поднимает руку, касается кончиками пальцев голого живота Леона, помедлив, чертит: «Да». Сонное уютное спокойствие. Разговоры на ночь, как тогда. С той только разницей, что сейчас день. И говорить им не о чем. Спросить, как Леон? Как – там? Запретно. Есть ли у него кто-то? А зачем? Робби не имеет права на этот вопрос. Что-то простое, будничное? Как они там решают вопрос с инъекциями? Это тоже за пределами дозволенного. Ничего. Снова лишь молчание. То, что, в конечном счете, все и разрушило.
- Знаешь, - Роберт кладет голову на грудь Леону, пальцами задумчиво гладит живот, вдоль узкой светлой дорожки волос. – Я бы хотел больше всего быть обычным. Если бы можно было, хоть как-то избавиться от чипа, как угодно. Но... это нереально. Просто потому что чипа – нет...
Теплое дыхание, нежное. И тихий голос. Леон слушает, чувствует, закрыв глаза.
Чипа нет... Как узнал? Фергюсон хочет спросить об этом, но Роберт уже спит. Поэтому только обнимает, целует мягко.
- Приятных снов, Робби.
Когда раздается звонок, Эшли вздрагивает, будто его поймали на чем-то запретном, быстро закрывает папку с подборкой статей о времени строительства стены, и только потом понимает, что мигает коммуникатор Алексиса, не его.
Митчелл оглядывается: в комнате все еще пусто, в ванной шумит вода. А коммуникатор все не унимается. Эшли бросает взгляд на экран. Кэп? Спускает ноги со стула. Сродни экстренному звонку в Академии, лучше ответить сразу. Толкает дверь.
- Алексис, тут...
По инерции закрывает за собой дверь, замирает на пороге. Горло перехватывает. Коммуникатор продолжает мягко настойчиво вибрировать в руке. Эшли скользит взглядом по фигуре Алекса.
- У тебя и там... тоже...
Тот даже не думает прикрыться, только чуть морщится от скользнувшего по влажной коже холодного воздуха. Смотрит на мальчишку, замечает в его руке мигающий телефон. Так долго звонить может только...
- Давай сюда, - Алексис протягивает руку, выключая воду.
Открыть, принять вызов:
- Да. Только увидел, - не отводит взгляда от Эшли, внимательно слушает, что ему четко и ровно говорит Кэп. - Будет сделано. До связи.
Кладет коммуникатор на полку и чуть улыбается Митчеллу:
- Что ты там говорил?
Эшли заставляет себя отвести взгляд от тела Алексиса, прижимается спиной к двери.
- Чего ему опять нужно? Почему все время ты?
Митчелл сам не может объяснить свою реакцию. Они должны быть рады, что имеют возможность служить на благо города. Но вместо этого одно желание - оставьте нас в покое! Оставьте его в покое.
Эшли качает головой, сдергивает полотенце с вешалки, протягивает Алексису.
- Потому что я. Другому Кэп... не доверяет, - хмыкает в ответ.
Это правда в какой-то степени. Чтобы держать такого опасного убийцу под боком, нужно уметь им управлять.
Алексис оборачивает полотенце вокруг бедер и выходит из душа. По босым ногам от кафельного пола сразу же холод, как от снега. Но уже привык, не замечает. Шаг - к Эшли. Облизывает губы.
- Или убивать шишек из правительства хочешь ты?
Митчелл сильнее вжимается лопатками в прохладную гладкую панель.
- Я вообще не хочу убивать. Достало. Я не понимаю, зачем? Ради чего? Пока то, что я вижу – это как всем хреново. Я хочу просто уйти отсюда. Совсем.
Распахивает дверь, вылетает в комнату. После вязкой жаркой духоты ванной сразу холод. Пробирается под футболку, лижет позвонки.
Алекс выходит следом, только более спокойно. Выключает свет, прикрывает дверь.
Ради чего? А зачем вообще воюют? Надо было с этого начинать. Этот город как закрытая коробка. Клетка. Если положить немного взрывчатки, то пострадает все, что находится внутри. От этой войны не отвертеться, что бы Эшли ни говорил.
Вынуждены убивать. Пока кто-то один не отступит.
Митчелл стоит у подоконника, смотрит на улицу. Там снегопад и мягкий свет бледного солнца. Отсветы ложатся на бледное лицо, делая его призрачным.
- Мы можем уйти, - Алексис обнимает мальчишку со спины, касается губами шеи. - Ты еще хочешь этого?
- Хочу.
Никаких сомнений. Только…
Эшли разворачивается, смотрит на Алексиса, задумчиво стирает пальцами капли воды с ключиц.
- Только вот я проверил, если не считать совсем невменяемых сумасшедших, нет ни одного свидетельства, что там что-то может быть. Люди видели последствия войны и сами... - сами! - строили стену.
Кусает губы, прижимается лбом к плечу Алекса. Даже если так, чем та пустота хуже этой?
Митчелл чувствует тепло кожи, тонкий свежий запах геля для душа, трется носом о предплечье Алекса, касается пальцами темных линий рисунков – по груди на твердый плоский живот.
- Все равно. Давай уйдем?
- Я только «за», - Алексис проводит ладонью по его затылку, распутывает светлые прядки. - Выполню последнее задание, и мы сможем убраться отсюда.
Телу приятно, тепло и мягко от гладких касаний к низу живота. Спокойно. Все так, словно и нет войны. Ровное дыхание, шумный выдох, шорох одежды Эшли.
- И не верь информации. Отсюда - из этого города – ничего не видно. Фальшивка. Но я могу показать... - проводит ладонью по спине Митчелла и разворачивает его за плечи снова лицом к окну. - Смотри.
Когда чип не играет сознанием, иллюзией управлять легко. И можно разобрать, где твоя собственная подделка. А она как ткань - накрывает настоящую реальность, скрывает, заставляет увидеть другое... почувствовать тот мир.
Дом. Который стал родным за пару лет. Небольшой спальный район, один этаж. Постоянно захламленный чердак, который открывается только по необходимости, и треснувшее веточкой стекло в кухне. Спальня. Мягкая кровать. Неработающий камин, забитый сажей и совсем не пропускающий дым через трубу. Длинный широкий подоконник и тяжелые пыльные шторы. А за окном небольшой сад. Зеленый, светлый. И дальше еще несколько домов вдоль узкой дороги.
Лето. И запах солнца.
Невозможно не поверить. Эшли растерянно вертит головой, смотрит то на Алекса, то на сад за окном. Разум пытается зацепиться хоть за что-то, ищет несоответствия. Только что была зима, и торчал за пыльным грязным стеклом серый дом-свечка, а за ним еще с десяток таких же, безликих, ощерившихся темными провалами окон. Ничего. Запахи ветра и цветов, вкус пыльцы на губах. Митчелл поворачивается к Алексису, но смотрит – испуганно – за его плечо. На широкую разобранную кровать и открытую дверь, через которую виднеется часть гостиной. Страх. Что видел тот мальчик из Академии, когда его убивал Алекс? Если что-то подобное, приятное, очаровывающее, то не так страшно... Но верить в это глупо – боли, наверняка, было достаточно. Иначе убийце неинтересно.
Митчелл закрывает глаза, а когда открывает – ничего не происходит. Сад и спальня никуда не деваются. Эшли может в любой момент заблокировать дар Алекса своим. Но он не хочет. Он желает поверить, очутиться в этой реальности, где так тихо и тепло.
- Это... твой дом?
Алексис кивает. Улыбается, видя удивление Митчелла, обнимает его снова. Сейчас хочется оказаться там. Где тепло и свет по всему дому летним утром. И здесь так же.
- Нравится? - тихо, как будто боясь, что все вот-вот разрушится.
- Очень.
Эшли вспоминает о том, что только что было холодно. Очень. Сейчас нет. Но это... обман. Делает осторожный шаг к кровати, цепляет край одеяла – ощущения странные, непривычные. Пух? Митчелл улыбается, тянет одеяло к себе, накидывает на Алексиса.
- Мы пойдем туда вместе?
- Да, - поводит плечами. - Вместе.
И лето пропадает. Снова снег за окном, темнота и холод квартиры. Кончики пальцев мерзнут, и спину Алексиса закрывает одеяло с его кровати.
- У нас получится, - он чуть наклоняется к Эшли и касается губами его губ, улыбается и целует.