Приветствие!

kittymara, привет. устраивайся поудобнее.
откуда ко мне? )

@темы: приветствие, ПЧ

---

«Здесь был Бог», гл.4

Название: «Здесь был Бог» («Слепые мыши не видят западни»)
Автор: [Chaos_Theory]
Вычитка: Motoharu
Рейтинг: nc-17
Жанр: роман
Предупреждения: ust
Статус: в процессе
Размещение: по запросу автору
От автора: для Эль-тян, которую автор очень любит и без которой второй части могло бы и не быть. И спасибо за вдохновение.

Глава_4

Каждая ночь
Будит в нас желание быть,
Желанье друг друга,
Наслаждаться и любить.
Мы лежим в постели - как приятно это чувство,
Когда не хочется вставать и одеваться, чтобы съесть завтрак.
Так лежать весь день - бесспорное безумство,
Но это лучше, чем коварство, смерть, обман
И маленький кусочек любви.
Найк Борзов

Сны. Вода без конца и края переливается в солнечном свете. Почти как пруд в парке, только намного больше – не видно берегов. Тепло. Робби идет вдоль кромки по песку, закатав штаны до колен. Океан? Как в книгах из маминой библиотеки. Свобода, не ограниченная стенами. Никаких преград.
В комнате полумрак. За окном снег – белые, пушистые хлопья в теплом, масляно-желтом свете фонарей. Гордон переводит взгляд на Леона – уткнулся носом в плечо Робби. Скула и тень от ресниц на ней. И влажная, белая прядка. Роберт, беззвучно выдохнув, пропускает ее сквозь пальцы, гладит костяшками пальцев щеку. Хочется потянуться, коснуться губами виска. Так долго хотел этого. Заслужили быть вместе.
Сколько? До первой проверки. Да и кто сказал, что Леону это нужно? Неправда. Робби чувствует, что нужно. Просто теперь это уже не имеет значения.
- Лео… - зовет тихо. – Тебе пора.
Родной тихий голос. Фергюсон хочет прижаться сильнее, не отпуская, потому что тепло... так давно уже не было.
- Уже? - открывает глаза, хмурится. Потом улыбается, встретившись взглядом с Робби - и не важно, что нет улыбки в ответ. Сейчас - два года назад. Еще до того, как началась война. Ощущения близости и любви очень сильно.
Леон переводит взгляд в окно. Проспали весь день. Легкое беспокойство - как объясняться? - сменяется тихим счастьем. В первый раз были так долго друг с другом. И... не только. Скулы краснеют, и Фергюсон, закусив губу, спрашивает:
- Тебе больно?
- Нет... Да.
Леон всегда заставляет Робби чувствовать себя слабым. Улиткой, чей панцирь лопнул.
- Но… не так. Это не из-за того... что было. Я имею в виду, сейчас.
Трудно. Каждое слово угловатое, крошащееся на языке, с привкусом извести. Хотя и из-за этого больно тоже. Робби старается не двигаться. Думает о том, что это пройдет - такие мелочи, а вот ощущения: рядом, близко, внутри – останутся.
- Я... смогу сделать так, чтобы никто не обратил на тебя внимания. Где-то в радиусе трех домов.
Что-то сжимает горло, царапает. Давай прекратим. Ведь можно же… что-то придумать. Роберт сдвигает руку – всего несколько сантиметров, накрывает пальцы Леона, сжимает, не отводя взгляда.
Кого мы обманываем? Самих себя?
- Не хочу уходить, - честно.
Леон стискивает ладонью кисть Робби, тянется. Целует... Тихо. И нежность дыхания. Совсем не так, как было несколько часов назад. Сухие мягкие губы, податливые. Медленно поднимающийся и опускающийся живот... приятно чувствовать ладонью. И если передвинуть выше, по выступающим ребрам... Сердце - пульс жизни.
- Еще пару минут.
- Лео, уходи.
Так трудно.
- Для тебя эти пара минут – ничто, для меня...
Роберт выдыхает, пальцы холодные переплетены - не разорвать.
Ничего сложного. Каждый день долгие два года он делает это. Холодок вдоль позвоночника по голой влажной коже. Чип принимается за работу.
- Прости...
Никаких сожалений. Сонное равнодушное спокойствие. Осень. Ветер, лениво перебирающий пожелтевшие листья в парке. Так будет лучше. Тебе.
Все хорошо. Ничего не угрожает. Девочки из академии пьют сок, устроившись под деревом. Мальчишки гоняют мяч на лужайке. Есть только это. Все остальное – дрожь по воде затянутого ряской пруда. Прости…
Больно. Когда только начинаешь оттаивать, болезненное касание. Леон смотрит на сцепленные пальцы, разжимает, отпуская. И как будто сердце пропускает удар.
- Не беспокойся, - криво улыбается.
Поднимается с постели. Из мягкого тепла в прохладу квартиры. Не обращает внимания, как кожа покрывается мурашками. Не смотрит на Робби, одевается.
Плевать.
К черту.
Жил без тебя, и столько же еще...
- А что для тебя эти две минуты? - Фергюсон оборачивается, не выдерживая. - Если для меня они ничего не значат?
Робби прячет руку под подушку, сжимает пальцы. Пустота. Два года и две минуты. Равнозначны? То, что строил так долго, старательно, пытаясь отгородиться, закрыться. Удобный законсервированный мир. Правила, попытки закрыть глаза на несоответствия – так удобнее, не замечать. Просто отодвинуть, не верить в них. Это ничего не значит. Стена. Такая же, как окружает их город.
Гордон слышит шорох одежды и дыхание. «Она защищает нас, здесь – жизнь, там…» Хаос? Неизвестность? Слова Леона из того перечеркнутого прошлого.
- Две минуты достаточно, чтобы стена обрушилась.
Спокойно. Больно – будет потом. Через эти самые чертовы две минуты, которых Леону должно хватить, чтобы одеться и закрыть за собой дверь.
Фергюсон отлично научился сдерживать силу. От нее только рябь по воздуху, которую можно объяснить таким простым словом как «показалось».
Леон хмыкает и выходит из спальни. Бросает через плечо:
- Строй ее дальше.
Робби переворачивается на спину, смотрит, как в прихожей вспыхивает свет, скользит взглядом по фигуре Леона.
- За два года ты, наконец, позволил себе принять мысль, что у тебя на меня встает. Думаешь, этого достаточно…
Для чего? Изменить что-то? Наплевать на все? Робби не знает, как закончить свой вопрос. Так что просто садится на кровати, скрестив ноги. Тянущая саднящая боль – терпеть можно. Трет ладонью предплечья, мгновенно покрывающиеся гусиной кожей. Смотрит на тату с номером. Не стереть. Как и эти два года.
- Достаточно, чтобы понять - встает не просто так, - Леон не оборачивается, надевает сапоги, накидывает пальто.
Руки не дрожат. Только холод не снаружи, внутри. А так еще хуже.
Вдох. Больно, мать твою.
- Но тебе это не интересно, - смотрит насмешливо на Гордона. - А две минуты уже подходят к концу. Так что... - накидывает капюшон, чтобы не было видно в тени - усмешка пропадает, - есть повод радоваться, что мы больше не увидимся.
Пальцами на ручку двери.
- Лео!
Черт, ничему не научился! Босыми ногами по пыльному полу – несколько шагов. Остановиться – заставить себя - на пороге спальни.
Мало. Мне мало этого.
«Не увидимся». Снова. Привыкать.
Злость. Такая же, как в первые минуты их встречи, когда Робби хотел, чтобы пуля пробила щит Фергюсона.
Ты сам впустил его... Сам позвал. И сказать, что он пришел, разрушил все и опять уходит – прав нет.
- Чего ты хочешь? Чтобы мы встречались с тобой раз в неделю здесь? Пока кто-нибудь не узнает об этом? А есть другие варианты? Нет? И я не знаю других, - просит... опять просит. Хотя обещал себе. – Ты прав. Время вышло.
Нет. Нет-нет-нет.
Нельзя так. Невыносимо.
Еще есть...
Леон, как и перед храмом, выпускает силу. В этот раз сильнее, не позволяя Гордону увернуться. Не сделаешь ты, сделаю я. Прижимает к себе вплотную, близко. Ни одной лишней секунды, чтобы не появилось повода для ссоры.
Не сейчас.
Только быстрый взгляд в темные глаза и поцелуй. Сильный, жесткий. Как метка - ты мой - укус на нижней губе.
- Помнишь записку? - тихо, на выдохе. - Твое желание, - еще держит Робби, не желая отпускать. - Теперь будет повод исполнить его. Если не встречи, так звонки.
Робби цепляется за пальто Леона, прижавшись всем телом. Касается нижней губы кончиком языка.
- Вспомнил.
Улыбается. Пусть ненадолго, просто короткая передышка, но впервые за два года Робби может свободно вздохнуть. Дергает за капюшон Леона, натягивая по глаза.
- Я не буду ждать, Фергюсон, - отступает, прижимается спиной к стене. Плевать, что улыбаться тоже больно.
Леон фыркает, откидывает капюшон с лица.
- Не жди, я все равно позвоню, - улыбается. Легче. Гораздо легче. - А сейчас, и, правда, надо идти. Поцелуешь напоследок?
Робби поджимает пальцы на ногах, смотрит в пол, пытаясь справиться с улыбкой.
- Ты такая эгоистичная задница.
Закусив губу, понимает на Леона взгляд, манит его пальцем.
- Иди сюда.

Вилли догоняет Леона через квартал. Он и сам не знает, почему не сделал этого раньше. Просто шел следом, как на ниточке, недоумевая, зачем это ему. И только потом, когда Фергюсон вошел под своды длинной аллеи, в памяти всплыло: «Гордон».
Мальчишка напрыгнул бы сзади, но в последний момент подумал, что это может быть чревато последствиями. Слишком много народа вокруг.
- Леон, ты убил его? Убил?
Громким шепотом, возбужденно. Получается не кричать от переполняющей радости, и то хорошо.
Фергюсон резко оборачивается - хотя мозг уже понимает, что голос принадлежит Кэссэди, и что это не может быть кто-то другой, тело реагирует быстрее. И чип. Или что там вместо него... Снег взметается.
- Ты откуда здесь? - также шепотом. Цепляет Вилли за ворот куртки, чтобы не привлекать к себе внимание прохожих. - И о чем ты? - есть надежда, что мальчишка имеет в виду что-то иное. Но какая-то она слабая и хилая...
Со стороны кажется, что они просто гуляют – неторопливо, возможно лишь слишком близко друг к другу. В животе Вилли тревожно сжимается.
- Гордона. Я слежу за ним... некоторое время. Я сам хотел прикончить эту суку, но если ты… Ты ведь убил его, да? Вы вошли вместе, рано утром.
Ждать весь день, прогуливаясь между домами, было сложно. Но Кэссиди не уходил: вдруг Леону понадобится помощь. Час за часом. Тревога и попытки себя успокоить: Фергюсон выйдет, когда стемнеет.
- Следишь? - Фергюсон кусает губу.
Охренеть. И как выкручиваться?
Снег путается в темных волосах Вилли, Леон проводит по ним рукой, смахивая. Беспокойство. Вперемешку с теплом и радостью, которые отражаются на губах едва заметной улыбкой. Но ответить нужно.
- Я его не убил, - ровно, спокойно. Самая настоящая правда. Только вряд ли она понравится мальчишке.
Кэссэди останавливается, наплевав на людей, встревоженно вглядывается в лицо Леона. Сердце подскакивает к горлу. Нет, в это верить не хочется, но…
- Но…
Отступает на шаг.
- Ты же не... Зачем? Весь день! Что ты… вы…
- Успокойся, - Леон быстро думает, предполагает, как себя может повести Вилли. И вывод один - истерика.
Черт.
- Я не делал ничего, что может нанести вред РА, - тихо, чтобы слышали только они.
Есть желание накрыть куполом силы. Или утащить мальчишку в какой-нибудь переулок, где никто не пройдет. Лишь бы не здесь, где люди и существует вероятность быть пойманным. Спокойнее, Вилли...
- Пойдем, - тон голоса Леона и его взгляд серьезные.
- Я никуда с тобой не пойду, - Кэссэди задыхается, отступает еще на шаг, готовый в случае опасности броситься бежать. Хотя... это всего лишь инстинкт, Фергюсон не позволит. – Ты сливаешь информацию. Ничего, что нанесет вред? Вы кофе там пили? Ты знаешь, кто это? Знаешь, что он сделал?
Вилли выдыхает, пытается заставить себя говорить тише, сжимает пальцы в замок. Сдержаться... А рвется главное: я тебе верил, а ты... Но это так по-детски. А Вилли – не ребенок.
- Твою мать, - цедит сквозь зубы Леон. Шаг к мальчишке, рукой сжимает его плечо чуть выше локтя. Не с помощью дара же его тащить за собой - будет выглядеть слишком подозрительно. А тут похоже на то, что младший брат вздумал выпендриваться на людях.
Силой все же ставит блок на случай, если Вилли вздумает орать. И заводит, почти затаскивает в переулок. Узкий, темный, только блеклый свет фонаря призрачной дорожкой.
Фергюсон не знает, что говорить. Не представляет, как можно себя оправдать.
- Я знаю, кто он. Я знаю, за что ты его ненавидишь. И я уже сказал, что не сделал ничего, что нанесет РА вред.
Вилли вжимается лопатками в стену, теребит молнию на куртке. Вглядывается в Леона, пытаясь поймать взгляд, но лицо в тени, будто в маске. Фергюсон не мог... И тут же – а как иначе объяснить то, что ты видел?
Кэссэди хватается за предплечья Леона – плевать, если его сейчас расплющит силой, самое главное – ответ.
- Нет, не знаешь. Это даже не по его приказу случилось. Он лично убил обоих, - Вилли сжимает пальцы. – Так что лучше скажи мне, что ты у него делал.
- Трахал, - одним словом - и вся суть. Легче, чем вдаваться в подробности и объяснять, что было нечто иное... Даже если тот, кто требует ответа, всего лишь четырнадцатилетний мальчишка, который вдобавок ненавидит Гордона всей своей душой и, наверняка, еще целоваться не умеет.
Бля... О чем думает.
- Я его трахал, Вилли, ты доволен ответом? - Леон смотрит ему в глаза - сверху вниз - холодно, спокойно. Плевать уже, что будет после.
Кэссэди кажется, что он ослышался, потом что над ним просто смеются. Слова Криса о том, что Фергюсон нашел подружку и... это.
- Больше некого было?
Предал. Единственный, кому Вилли доверял после смерти родителей. Леон знал, как сильно Кэссэди ненавидит Гордона, и все равно...
- Во всем этом чертовом городе некого больше?
Если бы все было так просто. Фергюсон поднимает руку, касается замерзшими пальцами лба Вилли, зарывается в темные волосы. Как сказать? Мальчишка не понимает. Не поймет. Для него Гордон - враг. Тот, кто убил его родителей. Тот, кто, по его мнению, заслуживает мучительной смерти - как расплата за все.
А для него, Леона?.. Он сам не пробует оправдать Роберта, даже мысленно. Не достоин и судить. Но этой привязанностью - мучительной, терпкой, которая расцветает заново, оправляясь от болезни расставания - предает Кэссэди.
Если бы все было...
Прости.
- Некого, - не объяснить сейчас, когда мальчишка готов разораться и кинуться с кулаками от обиды и злости.
Вилли отдергивается, бьет по руке Фергюсона.
- Не трогай!
Гордон может управлять эмоциями, Леон просто поддался... Любой бы поддался. Отец тоже стоял и смотрел на Гордона. И улыбался. Даже когда прозвучал выстрел.
- Ты не мог... Он воздействовал на тебя. Это пройдет... Мы придумаем что-нибудь...
Десятки лихорадочных обрывочных мыслей – что делать? Он обязан сообщить Кэпу. Кэссэди выскакивает из подворотни и бросается бежать вдоль аллеи.
Леон силой, как легким осторожным тычком между лопаток, подталкивает. Придает стимул бежать быстрее. Делай, что должен. Сообщи, кому нужно.
Потому что так будет правильно.
И скорее... пока я не передумал.

Глупо делать вид, что ничего не произошло, и вряд ли это получится. Но чтобы продолжать жить дальше, как раньше, лучшее, что Гордон может сделать, это заставить себя верить, что все произошедшее было случайностью. Но это невозможно. Абсолютно. Именно по той причине, что на этот раз он знает чувства Леона. И свои. Насмешка. Почему не сканировал раньше? Идиотское благородство.
Хотя... есть ли гарантия, что Фергюсон испытывал раньше то, что есть сейчас. Если нет, не было бы тогда Робби еще хуже? Он пытался всего лишь защитить себя.
Гордон вспоминает Академию. При мыслях об Аллене смесь жгучего возбуждения и не менее сильной ярости. Я убью тебя, как и обещал.
Робби нашел видео в шкафчике раздевалки и сразу же уничтожил. Хорошо, что не обнаружил кто-то другой. Иначе Гордону точно бы не отвертеться.
Отец ничего не сказал правительству об их последнем разговоре. А Роберт, как и обещал, едва все утряслось, отдал Мэдоку все собранные в Академии данные. Потом уже было не до дара Митчелла и смерти никому неизвестного мальчишки. Слишком много смертей. Сейчас Робби думает, что неплохо было бы узнать, что же все-таки было не так с Эшли.
Гордон заставляет себя подняться с кровати, включает коммуникатор.
- Пэт, привет. Я... не отвечал, потому что...
Хороший вопрос.
- Отсыпался, - не врет. Так спокойно не спал уже очень давно. – Мне нужны данные на Эшли Митчелла. Они, скорее всего, будут в секции лабораторных исследований. Да, чип.
Роберт проходит на кухню, наливает себе виски в стакан.
- Нет, не сегодня. Завтра. Сейчас совершенно не до этого.
Бросает взгляд на часы, морщится. О, черт.
- Слушай, Патрик, не хочешь ли ты прийти сегодня на ужин? Только не ко мне, а в особняк в Безопасной зоне. Да, - смеется. – Знакомство с родителями. И с сестрой. Она дура, но... - ноющая глухая боль тянет, выворачивая, - но парням нравится. Хорошо. Я заеду за тобой.
Гордон прерывает звонок, долго задумчиво смотрит на беззвучный танец снежинок за окном. Виски проходит теплой волной по горлу.
Ничего не изменилось. Завтра мы снова будем врагами.

@темы: blind_mice, original

---

поговорим про...

- Дуся, давай поговорим про секс.
- Ты только о нем и говоришь.
Не всегда, кстати. Наглая ложь. Да и вообще - он сам провоцирует. Но на этот раз - вопрос животрепещущий.
- Дусь, представь что тебя поимели... - задумчиво грызу кончик карандаша.
- Чивооо?
- Ну да, - заглядываю в файл с главой мышек. - Мы имеем - первый, неприятный, тяжкий раз - без смазки...
- Почему?
Оо
- Не до нее было.
- Даже масла в доме нет.
- Кулинар, йопт.
Дуся хмурится. Видимо, представляет, как это - без смазки.
- Лицо попроще. Я вообще-то хотел спросить, как скоро оттраханый парень начнет нормально передвигаться, - сжимаю кончик карандаша зубами и улыбаюсь. Животрепещущий вопрос.
- Может, через сутки?
- Может, - пожимаю плечами. - Ты пробовал так?
Не знаю, как тапочек пролетел мимо.
Хитро щурится, подбирается по кровати ко мне - инстинктивно поджимаюсь и готовлюсь отбиваться пятками.
- Знаешь... - ну не нравится мне вот эта хитринка в его голосе. - Мне кажется, нам нужно поставить эксперимент. Ну писатели, они должны испытать все на себе, правда? Ну чтобы описать достоверно?
Считай, наипал, как же.
- Может, прикажешь еще и пистолетом себя отыметь?
О____О
- О! Это мысль.
Сука.

Это было больно. И трудно. И дыхания уже не хватало.
У меня четыре синяка, укушенная губа и оторванная пуговица на джинсах. Но Робби мне побыть не удалось, чему я весьма благодарен. От Дуси отбиваться - это нелегко. Чувствую себя потрепанным героем, который минуту назад спас всю планету от неминуемой гибели. Причесон соответствующий. А Дуся все наглеет и наглеет, придурок. Уже не знаю, что будет, когда я решу в очередной раз спросить прасекс. А это ведь нужно знать... как же я без мат.части?
Сейчас сидит на своей кровати, забравшись на нее с ногами, и шарится в моем плеере. Да выбрось ты уже его, а. Знает же, что слушаю я совсем не то, что он сам.
- Уепка, - фыркаю. - Я все равно не тебя люблю.
Мой прЫнц - сосед Дуси.
Обиделся. Ушел.
Фак. Сейчас возьму кексик и пойду мириться. Правда, че это я все о сексе. Спрошу, как он относится к проблеме глобального потепления.

@темы: меня зовут...

---

Приветствие!

писят ПЧей. Оо
-Tata-
Аглая 2
Атусик-тян
привет) откуда ко мне все такие красивые?

(c)Lily

@темы: приветствие, ПЧ

---

«Здесь был Бог», гл.3

Название: «Здесь был Бог» («Слепые мыши не видят западни»)
Автор: [Chaos_Theory]
Вычитка: Motoharu
Рейтинг: nc-17
Жанр: роман
Предупреждения: ust
Статус: в процессе
Размещение: по запросу автору
От автора: для Эль-тян, которую автор очень любит и без которой второй части могло бы и не быть. И спасибо за вдохновение.

Глава_3

Мы смотрим в зеркало, мы видим глаза.
В глазах стоят слезы, но по утрам еще бывает роса.
Научились врать руки, научились голоса,
Но скажи, откуда слезы в этих глазах.

Чайф

Снег хрустит под подошвами сапог, остается цепочка вдавленных следов, как метки на карте. Ассоциация с детством и поиском сокровищ: сорок шагов на юго-запад, потом поворот на юг и вот он - отмеченный крестом клад.
Сейчас не совсем так. Сейчас... Если Леон доберется до этого «клада», то не найдет там сокровищ. Только пустоту и пыль сундука. И вряд ли будет хоть одна золотая монета.
Почему не раньше? Как последнему идиоту нужно было два года, чтобы все понять. Даже меньше, чем два... Уже после первых трех месяцев начало ломать: без тепла тела, запаха кожи, прикосновений - обычно легких, но, как оказалось, и они были жизненно необходимыми. Без разговоров.
Без ощущения друг друга.
Сейчас поздно. И отчаянная попытка все вернуть... Получится ли?
Не замечает, что кусает губу. Идет следом за Робби, царапая подкладку карманов. Взглядом из-под капюшона по спине и едва спутанным черным волосам. Хочет провести пальцами, распутывая. И потянуть на себя. Поцеловать. Хочет так, что губы ноют и слегка краснеют скулы.
Роберт, как и раньше, не сканирует Фергюсона. Тогда - пытаясь защитить его, сейчас – себя. Потому что если он попытается понять, что чувствует Леон, все старания забыть, отгородиться полетят к чертям.
Два патруля и бабка, выгуливающая мопса. Гордон держит защиту. Всем наплевать, даже не смотрят в их с Леоном сторону. Серый ленивый рассвет воскресного утра.
Мысли, лишенные чувств, как голые замерзшие ветки, уродливые: тронь и переломятся.
Роберт открывает дверь, первым входит в квартиру. Молча. Нечего сказать. Ожидание. Чего-то. Вопреки всему. Даже приказу – не ждать.
Квартира: большая комната с широким окном и не заправленной кроватью посередине и узкая кухня.
- Мое убежище. Хочешь чего-нибудь выпить… прежде?
- Да. Давай джин, - но тут же пыльное теплое воспоминание: Робби не пьет джин. - Виски. Думаю, такое у тебя найдется, - Леон улыбается. И плевать, что сейчас раннее утро.
Холодно. И квартира эта... чужая. Что он тут забыл? Зачем пытаться что-то вернуть? А кончики пальцев уже немеют. Фергюсон снимает обувь и пальто, проходит вслед за Робертом. В кухню.
Через чуть замерзшее стекло окна – восход. Голубо-фиолетовые грязные мазки по небу. Пух бледного света от горизонта.
- Ты... – хрипло. Леон сглатывает. – Почему не в Безопасной зоне?
Робби теребит низ свитера (снять - не снять?), смотрит на Фергюсона. Странно. Продолжение сна?
Рождественский подарок?
Достает из шкафчика виски и два бокала.
- Потому что…
Простой вопрос, на самом деле. Потому что не считает это решение правительства верным. И раньше так и ответил бы. Поспорили бы, посмеялись. Сейчас... Леон оттуда. С другой стороны. Обсуждать с ним действия правительства неприемлемо.
- Это нецелесообразно. Может грозить паникой и недовольством.
Морщится, делает глоток.
- Семья там. Сменили еще один дом. На этот раз он больше. Но абсолютно мертвый. Не хочу туда возвращаться.
Присаживается на край стола, смотрит на Леона. Задыхается. Рядом.
Фергюсон кивает, поводит плечами и смотрит на Робби. Это тяжело. И глоток алкоголя обжигает язык.
Пальцами по бедру Гордона, осторожно. Как будто опасаясь спугнуть настороженную мышку.
- И не боишься. Совсем плевать?
Нежно. Больно. Обрывается внутри, нить за нитью. На сколько хватит видимости спокойствия? Робби залпом допивает виски.
- Вы... - спотыкается на слове, смотрит на ладонь Леона на своем бедре. – Вы два года пытаетесь меня убить. И пока в пролете.
Легкое головокружение делает все происходящее еще более нереальным. Ощущение как от самого первого глотка шампанского. Так же – в жар кинуло и повело. И тот глоток тоже был сделан вместе с Леоном. Все на двоих. Первый поцелуй и первый секс. Всегда... вместе? Робби накрывает пальцы Фергюсона ладонью, сжимает слегка.
- Где... предпочитаешь?
Горло перехватывает. Леон чувствует, что ладонь Робби холодная. Сердце срывается на бег, Леонард выдыхает:
- В спальне, - как будто не он говорит. – Не против?
Мягко дергает за длинную прядь - ближе.
Роберт тянется.
Почти. Холодно. Сквозняки гуляют по квартире. Царапают вдоль позвоночника.
Холодно, Лео. Я здесь, потому что в Безопасной ты никогда не сможешь меня найти, неужели не понимаешь?
Целует. Мягко, осторожно, будто пробуя на вкус. Прихватывает нижнюю губу, обводит кончиком языка.
- Подойдет.
Робби соскальзывает со стола, идет в спальню. Неправильно. И эта встреча, и то, зачем они здесь, и винно-красное постельное белье, и острый, ледяной рассвет. Гордон, помедлив, стягивает свитер, расстегивает джинсы и ложится на кровать.
А Леон смотрит, наблюдает. Зрачки расширяются. Взглядом по выгнутой спине, острым лопаткам и выпирающим косточкам плеч. Поцеловать и обнять. И забыть все паршивое, вернуть, оставить только хорошее.
Ты все такой же худой, Робби. Но забота здесь будет лишней, верно?
Свитер на пол, прохладный воздух тут же лижет кожу. Мурашки. Неприятно. Леон старается дышать ровно, глубоко, чтобы не глотать воздух как рыба на берегу - не задохнуться...
- Перевернись на спину, - упирается рукой в постель - какая же холодная простыня. Все вымерзло.
Робби подчиняется. Что мы делаем? Столько раз близко. А сейчас вдруг мучительно стыдно.
Цепляет пальцами пояс джинсов, стягивает на бедра, вместе с бельем. Лицо горит. Лучше уж на животе – пусть бесстыдно и по-блядски, но не видеть... не чувствовать взгляда. Как сейчас.
- Ну чего смотришь? Ты меня... так уже видел.
Леон и сам не может объяснить, почему пялится на Роберта. Видел. И не один раз. Но так, как сейчас - никогда.
- Можешь закрыть глаза, если... - усмешка, - если тебя это смущает.
Убирает волосы с лица, наклоняется и целует. Жестко. Цепляет пальцами пояс штанов, стягивает полностью, оставляя Гордона абсолютно обнаженным. Леон вжимается, раздвигая его ноги. Движения рваные, неловкие. Леон не знает, как нужно правильно, сердце колотится.
Ни за что. Роберт не боится. Трясет от другого. Лихорадочное, горячее возбуждение - волнами, от кончиков пальцев. Сглатывает, качает головой.
- Ну вот еще.
Это тоже представлял. Не так, но представлял. В их комнате, прежде чем заснуть, глядя в темноте на длинные серебристые пряди Леона. Сейчас и это не так. Робби проводит по волосам Фергюсона, тянет, запрокидывая голову, прижимается губами к горлу, чувствует бешеный пульс. И это возбуждает еще больше. Опускает руку между их телами, сжимает член через ткань, прежде чем расстегнуть джинсы.
Леон выдыхает - судорожно. Прикосновения как по оголенным нервам. Слишком четко, сильно, все ощущения сосредоточены. Разве могло быть так... тогда? Губы Робби горячие, кажется, оставляют след. И рука...
- Черт... - едва слышно, Фергюсон подавляет порыв отстраниться.
Неправильно. Здесь и сейчас. Но если остановятся... В груди тут же все стягивается в тугой грубый узел - не вздохнуть. Снова без тепла, дыхания, пульса...
Невозможно.
Проводит пальцами по груди Робби, задевает сосок. Сглатывает. Смотрит в глаза. Близко. По животу, осторожно, как умеет - ниже... Кожа горячая, нежная. И все так же, не отводя взгляда, наблюдая. Наклоняется и целует, раскрывая губы языком. Голова кружится от возбуждения и запаха кожи Робби.
- Ну же...
Роберт торопит, но тут же останавливает себя. Всегда торопил, и к чему это привело? Больше не будет. Себе обещал: никогда не станет навязываться. Поэтому только отвечает на поцелуй, разводит колени, чтобы еще ближе, насколько только возможно. Заполнить пустоту. За окном шум проезжающих машин, голоса – далекие, приглушенные. А здесь убежище. Вроде тех, что строил в детстве: одеяло на стол, чтобы свисало до пола, забраться, свернуться клубком. Защищен. Что сейчас? Всегда этого хотел... Леона. Так получай. Цепляет согнутыми пальцами джинсы Леона.
- Сними...
- Сейчас.
Отстраниться на пару секунд - стянуть с себя оставшуюся одежду. А потом прижаться вплотную, дурея от близости. Губами к шее Робби, оставляя след.
Ты мой...
Будь моим снова, пожалуйста...
- У тебя... было так? - на ухо. Слова, на которые Леону страшно услышать ответ. Сжимает ноги Гордона под коленями, разводит.
Всем телом к гладкой горячей коже. Робби ненавидит себя за эту порывистость. Пальцами по щеке, как слепой - осторожно, едва касаясь, обводит скулы, линию носа, целует мягко. Бородка Леона щекочет, покалывая, кожу. Что ответить? Какой ответ будет правильным?
Роберт выдыхает, отворачивается к окну, потом вновь переводит взгляд на Фергюсона.
- Было.
Приподнимает бедра, трется о пах.
- Давай.
И все. И снова холод - по рука и ногам, как ледяная гибкая проволока. Оплетает, стягивает. До боли. Движение - резкое, сильное. Мурашки волной по внутренней стороне бедер и пояснице. Леон дышит. Точнее, пробует вдохнуть. Робби очень горячий, тесный. Больно - обоим.
Сжимает зубы на плече Роберта. «Было»... Сильнее, не отдавая отчета. Вжимается, подается назад и снова вперед.
Ни следа возбуждения. Тошнотворная головокружительная слабость. Роберт, выгнувшись от боли, впивается ногтями в предплечья Леона. Мать твою, что же ты делаешь... Больно... Гордон успевает только закрыться, не позволить ледяной острой боли обрушиться на Леона. В последний момент, наглухо. Оставить в себе. Попытаться расслабить сведенные судорогой пальцы.
Одну руку на бедро Леона – скользнуть влажной холодной ладонью, осторожно, мягко сжать, останавливая.
- Подожди... - шепотом, - чуть-чуть.
От боли хочется плакать. Позорно, по-детски. А, может быть, не от этого. А от того, что все, что они теперь могут причинить друг другу – боль. Лимит на нежность исчерпан.
Закрывает глаза. Плещется на самом краю, обжигая, раздирая на клочки. Робби приоткрывает губы, выдыхает шумно.
Леон останавливается, не выходит, прижимается губами к влажной шее Робби, целует. Греет дыханием. Пульс бешено бьется под тонкой кожей.
Не хочу делать тебе больно. Прости-прости-прости...
Пальцами почти нежно по бокам, ребрам. Чуть приподнимает Гордона, обнимая, притягивая ближе. Все два года... только об этом... и сам же все портит. Коверкает.
- Прекратить? - шепотом, не отпуская.
- Нет.
Пусть так, только не... Роберт убирает руку с бедра Леона.
- Продолжай. Все... хорошо.
Я так долго хотел тебя.
Расслабляется, подается навстречу до конца. Жарко. Душно. Голова кружится от запаха кожи Леона. Скользит пальцами по простыне, сжимает ткань. Все хорошо.
Выдох. И снова движение - осторожное в этот раз. Более плавное. Ступнями сминает простыню, сжимает руками тело Робби, оставляя пятнышки от пальцев на бледной влажной коже.
И слишком жаркий внутри. Леон не может долго. Два года - это внушительный срок без секса. А сейчас... Дрожь по телу, от затылка до кончиков пальцев. Сладкие и грубые нити удовольствия, последнее резкое движение.
Роберт сдавленно, сквозь зубы стонет. Обжигает изнутри. Все? Закончилось? Так же как всегда? Почему? Что за дурацкий обман? С Леоном должно было быть по-другому. С ним все по-другому.
Робби облизывает растрескавшиеся губы, слюна вязкая, мерзкая. Следом стирает ладонью, убирает спутавшиеся влажные волосы со лба. Осторожно приподнимается, глядя в сторону, на острое плечо Леона, медленно отползает, соскальзывая. Едва слышно всхлипывает, когда член выходит полностью. Жарко и влажно.
- Хорошо…
Неуверенно, полу-вопрос – полу-утверждение.
- Хорошо?
Дыхание глубокое. Леон облизывает губы... Хорошо ли? Муторно.
- Иди сюда.
За руку к себе - снова близко. И пальцами сжимает член Робби.
Снова мягкими, горячими волнами от пальцев ног вверх. Пульсация. Роберт выгибается, толкается в руку Леона. Боль уходит, мешается с удовольствием, растворяясь. Хочется накрыть ладонь Фергюсона своей, подтолкнуть. Вместо этого комкает край простыни, сильнее разводит колени.
- Быстрее. Пожалуйста...
- Хорошо, - Леон улыбается и выполняет просьбу. Касается губами виска.
То, как Гордон реагирует, дышит, кусает губы... Ради этого стоило встретиться. Хотя бы ради этого. Двигает рукой быстро, шепотом на ухо:
- Давай, Робби...
Все-таки обхватывает запястье, сжимает пальцами до синяков.
- Сейчас, твою же...
Робби утыкается лбом в шею Леона. Судорогой – болезненной и сладкой. Будто пружина раскручивается, хлещет, царапая. Стонет, вздрагивая. Зубы смыкаются на плече Фергюсона – на языке солоноватый привкус пота.
Смотрит на Леона. Тишина. Только стекла тихо-тихо дребезжат от ветра, и слышится неровное шумное дыхание.
Хочется прижаться всем телом. И плевать, что все было не так. «Так» у них никогда и не было. Никогда.
Нельзя. Ничего не изменилось. Роберт проводит ладонью по своему животу, садится.
- Сейчас... вернусь.
Вода слишком горячая. Пар поднимается вверх, очертания предметов расплываются. Все еще больно.
Леон слушает шум воды за дверью ванной, смотрит на смятую красную простыню. Пятна - темные, влажные. Не может отвести взгляд. Снова холод, и к горлу подкатывает ком, тошно от отвращения к себе.
Сглотнув, Фергюсон касается пальцами своих губ, обводит задумчиво и следом проводит по наливающемуся кровью укусу на плече.
Судорожный вдох. Этого хотел?
Встает с постели и поднимает с пола джинсы. А Робби выходит в одной длинной футболке - голые ноги, ступнями на ледяной пол... Леон поводит плечами, смотрит.
- Можно остаться? - тихо.
На сколько? На час? До вечера? На ночь? Роберт скользит взглядом по фигуре Леона, и снова темное тяжелое возбуждение. Все тело болит, но на это плевать. Хочется ближе, насколько можно. Шаг за шагом, остановиться почти вплотную. Помедлив, мягко целует плечо.
- Прости.
Хочу... чтобы ты остался.
- Ты не можешь сейчас уйти, - смотрит в окно. Просыпающийся город. Ничего не исчезло. Ничего не изменилось. – Не хотелось бы, чтобы... кто-то увидел.
Садится на постель. Боль – пульсирующими огненными кольцами – до вспышек перед глазами. Моргает, тут же ложится на бок, тянет на себя одеяло.
Леон кусает губу, проводит по ней языком. Секунда сомнения, не выдерживает. Хотя бы сейчас... пусть будет как тогда. Рядом. Близко. Чтобы было теплее в этом холоде. Обнимает Гордона, прижимает. Касается губами скулы.
Люблю тебя, Робби...
- Удобно? - на ухо, осторожно тискает.
Все на своих местах. Хочется... верить. Робби поднимает руку, касается кончиками пальцев голого живота Леона, помедлив, чертит: «Да». Сонное уютное спокойствие. Разговоры на ночь, как тогда. С той только разницей, что сейчас день. И говорить им не о чем. Спросить, как Леон? Как – там? Запретно. Есть ли у него кто-то? А зачем? Робби не имеет права на этот вопрос. Что-то простое, будничное? Как они там решают вопрос с инъекциями? Это тоже за пределами дозволенного. Ничего. Снова лишь молчание. То, что, в конечном счете, все и разрушило.
- Знаешь, - Роберт кладет голову на грудь Леону, пальцами задумчиво гладит живот, вдоль узкой светлой дорожки волос. – Я бы хотел больше всего быть обычным. Если бы можно было, хоть как-то избавиться от чипа, как угодно. Но... это нереально. Просто потому что чипа – нет...
Теплое дыхание, нежное. И тихий голос. Леон слушает, чувствует, закрыв глаза.
Чипа нет... Как узнал? Фергюсон хочет спросить об этом, но Роберт уже спит. Поэтому только обнимает, целует мягко.
- Приятных снов, Робби.


Когда раздается звонок, Эшли вздрагивает, будто его поймали на чем-то запретном, быстро закрывает папку с подборкой статей о времени строительства стены, и только потом понимает, что мигает коммуникатор Алексиса, не его.
Митчелл оглядывается: в комнате все еще пусто, в ванной шумит вода. А коммуникатор все не унимается. Эшли бросает взгляд на экран. Кэп? Спускает ноги со стула. Сродни экстренному звонку в Академии, лучше ответить сразу. Толкает дверь.
- Алексис, тут...
По инерции закрывает за собой дверь, замирает на пороге. Горло перехватывает. Коммуникатор продолжает мягко настойчиво вибрировать в руке. Эшли скользит взглядом по фигуре Алекса.
- У тебя и там... тоже...
Тот даже не думает прикрыться, только чуть морщится от скользнувшего по влажной коже холодного воздуха. Смотрит на мальчишку, замечает в его руке мигающий телефон. Так долго звонить может только...
- Давай сюда, - Алексис протягивает руку, выключая воду.
Открыть, принять вызов:
- Да. Только увидел, - не отводит взгляда от Эшли, внимательно слушает, что ему четко и ровно говорит Кэп. - Будет сделано. До связи.
Кладет коммуникатор на полку и чуть улыбается Митчеллу:
- Что ты там говорил?
Эшли заставляет себя отвести взгляд от тела Алексиса, прижимается спиной к двери.
- Чего ему опять нужно? Почему все время ты?
Митчелл сам не может объяснить свою реакцию. Они должны быть рады, что имеют возможность служить на благо города. Но вместо этого одно желание - оставьте нас в покое! Оставьте его в покое.
Эшли качает головой, сдергивает полотенце с вешалки, протягивает Алексису.
- Потому что я. Другому Кэп... не доверяет, - хмыкает в ответ.
Это правда в какой-то степени. Чтобы держать такого опасного убийцу под боком, нужно уметь им управлять.
Алексис оборачивает полотенце вокруг бедер и выходит из душа. По босым ногам от кафельного пола сразу же холод, как от снега. Но уже привык, не замечает. Шаг - к Эшли. Облизывает губы.
- Или убивать шишек из правительства хочешь ты?
Митчелл сильнее вжимается лопатками в прохладную гладкую панель.
- Я вообще не хочу убивать. Достало. Я не понимаю, зачем? Ради чего? Пока то, что я вижу – это как всем хреново. Я хочу просто уйти отсюда. Совсем.
Распахивает дверь, вылетает в комнату. После вязкой жаркой духоты ванной сразу холод. Пробирается под футболку, лижет позвонки.
Алекс выходит следом, только более спокойно. Выключает свет, прикрывает дверь.
Ради чего? А зачем вообще воюют? Надо было с этого начинать. Этот город как закрытая коробка. Клетка. Если положить немного взрывчатки, то пострадает все, что находится внутри. От этой войны не отвертеться, что бы Эшли ни говорил.
Вынуждены убивать. Пока кто-то один не отступит.
Митчелл стоит у подоконника, смотрит на улицу. Там снегопад и мягкий свет бледного солнца. Отсветы ложатся на бледное лицо, делая его призрачным.
- Мы можем уйти, - Алексис обнимает мальчишку со спины, касается губами шеи. - Ты еще хочешь этого?
- Хочу.
Никаких сомнений. Только…
Эшли разворачивается, смотрит на Алексиса, задумчиво стирает пальцами капли воды с ключиц.
- Только вот я проверил, если не считать совсем невменяемых сумасшедших, нет ни одного свидетельства, что там что-то может быть. Люди видели последствия войны и сами... - сами! - строили стену.
Кусает губы, прижимается лбом к плечу Алекса. Даже если так, чем та пустота хуже этой?
Митчелл чувствует тепло кожи, тонкий свежий запах геля для душа, трется носом о предплечье Алекса, касается пальцами темных линий рисунков – по груди на твердый плоский живот.
- Все равно. Давай уйдем?
- Я только «за», - Алексис проводит ладонью по его затылку, распутывает светлые прядки. - Выполню последнее задание, и мы сможем убраться отсюда.
Телу приятно, тепло и мягко от гладких касаний к низу живота. Спокойно. Все так, словно и нет войны. Ровное дыхание, шумный выдох, шорох одежды Эшли.
- И не верь информации. Отсюда - из этого города – ничего не видно. Фальшивка. Но я могу показать... - проводит ладонью по спине Митчелла и разворачивает его за плечи снова лицом к окну. - Смотри.
Когда чип не играет сознанием, иллюзией управлять легко. И можно разобрать, где твоя собственная подделка. А она как ткань - накрывает настоящую реальность, скрывает, заставляет увидеть другое... почувствовать тот мир.
Дом. Который стал родным за пару лет. Небольшой спальный район, один этаж. Постоянно захламленный чердак, который открывается только по необходимости, и треснувшее веточкой стекло в кухне. Спальня. Мягкая кровать. Неработающий камин, забитый сажей и совсем не пропускающий дым через трубу. Длинный широкий подоконник и тяжелые пыльные шторы. А за окном небольшой сад. Зеленый, светлый. И дальше еще несколько домов вдоль узкой дороги.
Лето. И запах солнца.
Невозможно не поверить. Эшли растерянно вертит головой, смотрит то на Алекса, то на сад за окном. Разум пытается зацепиться хоть за что-то, ищет несоответствия. Только что была зима, и торчал за пыльным грязным стеклом серый дом-свечка, а за ним еще с десяток таких же, безликих, ощерившихся темными провалами окон. Ничего. Запахи ветра и цветов, вкус пыльцы на губах. Митчелл поворачивается к Алексису, но смотрит – испуганно – за его плечо. На широкую разобранную кровать и открытую дверь, через которую виднеется часть гостиной. Страх. Что видел тот мальчик из Академии, когда его убивал Алекс? Если что-то подобное, приятное, очаровывающее, то не так страшно... Но верить в это глупо – боли, наверняка, было достаточно. Иначе убийце неинтересно.
Митчелл закрывает глаза, а когда открывает – ничего не происходит. Сад и спальня никуда не деваются. Эшли может в любой момент заблокировать дар Алекса своим. Но он не хочет. Он желает поверить, очутиться в этой реальности, где так тихо и тепло.
- Это... твой дом?
Алексис кивает. Улыбается, видя удивление Митчелла, обнимает его снова. Сейчас хочется оказаться там. Где тепло и свет по всему дому летним утром. И здесь так же.
- Нравится? - тихо, как будто боясь, что все вот-вот разрушится.
- Очень.
Эшли вспоминает о том, что только что было холодно. Очень. Сейчас нет. Но это... обман. Делает осторожный шаг к кровати, цепляет край одеяла – ощущения странные, непривычные. Пух? Митчелл улыбается, тянет одеяло к себе, накидывает на Алексиса.
- Мы пойдем туда вместе?
- Да, - поводит плечами. - Вместе.
И лето пропадает. Снова снег за окном, темнота и холод квартиры. Кончики пальцев мерзнут, и спину Алексиса закрывает одеяло с его кровати.
- У нас получится, - он чуть наклоняется к Эшли и касается губами его губ, улыбается и целует.

@темы: blind_mice, original

---

Приветствие!

Sezhka, привет )
надеюсь, тебе здесь понравится.

@темы: приветствие, ПЧ

---

«Здесь был Бог», гл.2

Название: «Здесь был Бог» («Слепые мыши не видят западни»)
Автор: [Chaos_Theory]
Вычитка: Motoharu
Рейтинг: nc-17
Жанр: роман
Предупреждения: ust
Статус: в процессе
Размещение: по запросу автору
От автора: для Эль-тян, которую автор очень любит и без которой второй части могло бы и не быть. И спасибо за вдохновение.

Глава_2

Как это было давно.
Сколько с тех пор нагрешено.
Сколько светлых идей заживо погребено.
Слушай, давай вернемся,
В прокуренной кухне осталось вино.
Чайф

Зачем Робби продолжает приходить сюда? Первый месяц просил, так истово, как никогда раньше в своей жизни. Теперь просто молчит. За ответную тишину благодарен невидимому, так и не ответившему ему Богу. Потому что, возможно, это единственное, что сейчас нужно Роберту.
Эй, Ты все еще здесь? Гордон поднимает голову, смотрит на острые шпили собора, на снежинки, кружащиеся на фоне низкого темного неба, расцвеченного лучами прожекторов. Черный парк, черные готические башни, черный снег… Покой. Гордон выдыхает в ледяной звенящий воздух струйку пара.
Внутри кроме него – никого. Слишком рано. Робби сидит на скамейке, уронив голову на сложенные руки. Сердце гулко стучит, кажется, отдаваясь эхом в пустом зале. На деле только видимость спокойствия. Роберт сканирует постоянно. Дар стал стабильнее, власть Гордона над ним увереннее, сильнее. Они наконец-то полностью сжились. Бежать некуда. Кроме этого чипа ничего не осталось.
Робби скользит взглядом по рождественскому вертепу: еловым лапам, терпко пахнущим хвоей, потертым неярким фигуркам со сколотой краской. Как они вообще сохранились? Еще с довоенных времен. Осторожно касается пальцами теплого дерева. Гордон оставляет пожертвование для храма, проверяет оба пистолета и выходит на улицу.
Чтобы дать о себе знать, необязательно что-то делать. Особенно, когда чип проверяет близлежащую территорию на присутствие других - гражданских, военных или врагов. Поэтому Леон только привычно держит невидимый щит, на случай нападения.
Он знал, что Роберт придет сюда именно в этот день. Раньше сюда не мог прийти сам Фергюсон. Казалось, что-то не пускало - давило на грудную клетку, не позволяя дышать. Это был твой Бог? Тот, Кто все знает и решает, как лучше для всех.
Сейчас только морозный воздух холодит губы. Ровное, гладкое спокойствие... И этот сад, словно всегда так и было, и нужно снова готовиться к зачету по истории, а потом еще математика. Робби вот-вот выйдет из собора и потащит в парк...
Картинка из прошлого разламывается на острые кусочки. Холодно, темно, только по белому снегу и голыми скорченными деревьям парка ползут яркие светлые пятна от прожекторов.
И он выходит.
Гордон чувствует присутствие. Оно как лента, запутавшаяся в ветвях, - яркая в монохромном мире.
В сад, по дорожке, мимо кустов, покрытых кружевом снега, с темными крупными бусинами ягод. Останавливается напротив каменной скамейки, шагах в пяти от Леона.
Ощущение знакомое, едва-едва заметное, корично-теплое, пряное – сначала показалось Робби обманом. То, что так сильно хотелось почувствовать все это время.
Если бы не дар... Нет, если бы не сотни дней проведенных вместе так близко, что, кажется, стали неотделимы друг от друга, Роберт не узнал бы Фергюсона. Пальто, капюшон на глазах, стоит вполоборота у скамейки. Темная неподвижная фигура в застывшем нереально красивом саду. Сон…
Робби зябко поводит плечами, смотрит молча. Пустота.
Изменился. И кажется, все такой же. Леон так же смотрит на него в ответ. Но словно через стекло - слишком четко и нереально, что получится дотронуться. Вот только за все два года не получилось ни избавиться, ни перестать думать.
И сейчас все: отчаяние, вина, глухая тоска и желание коснуться - впивается еще глубже, под кожу острыми шурупчиками. Сбивая спокойствие, как ветром тонкую ткань. Губы сами собой расползаются в усмешке:
- Твой Бог еще слышит молитвы, Робби?
Робби столько раз представлял, какой будет эта встреча. Десятки вариантов – вариации... Не так. В фантазиях уже не болело. Так – не болело. Не было этой ледяной, холоднее декабрьского ветра глухой злости. Желания приложить о каменный бортик фонтана. Роберт сжимает пальцы в карманах пальто. Ну же… Время проверить, насколько хорошо ты научился жить без него.
- Это больше не имеет значения. У нас с Богом нейтралитет, - шаг вперед, вопреки всему. Тело тянется. – Что ты здесь забыл? Решил до Него достучаться?
Леон стягивает капюшон. Холодный воздух тут же касается шеи. Непривычно голо без длинных прядей... до сих пор.
- Мне Он не нужен, - улыбается мягче.
По воздуху легкая вибрация. Снежинки опускаются на землю по неправильной кривой, огибая жгуты невидимой глазу силы. И, цепляя - мягко, осторожно, играясь, - Леон тянет Робби к себе. Как куклу-марионетку. С той лишь разницей, что Гордон может вырваться. Упоение силой...
Это тоже Робби представлял себе. Их драку. Первую – всерьез. Без уступок, на пределе сил. Свет от фонаря образует правильный круг, в нем Леон. Короткие встопорщенные волосы и насмешливые холодные глаза. Именно потому, что Гордон знает, чего ждать, он не сопротивляется. Мысли кристально чистые, холодные, как зимний воздух. Чувства отсечены, связаны в тугой узел. Не время.
Снежинки тают на лету от концентрации невидимой силы, капли – по лицу, по закушенным губам. Едва Роберт оказывается прижатым к Леону, отводит полу пальто… Удар сердца, округлое стремительное движение. Пар. Дыхание, обжигающее бледную щеку Леона. Золотые тусклые искры света на металле.
- Что будет быстрее? Ты вырвешь у меня пистолет? Или я успею нажать на курок?
Близко. В глаза. Ненависть.
Фергюсон ее чувствует, как если бы тоже был эмпатом. Она заставляет кожу покрываться мурашками, внутри леденеет. От этого взгляда, который режет горло ярко-красными нитями - остро и больно.
И холодное дуло пистолета у виска. Что будет быстрее? Леон обнимает Гордона, прижимая ближе, осторожно, не воздействуя на него больше силой. Сам не верит: они рядом друг с другом. Это переполняет. И ком в горле.
Утыкается лбом в плечо, стискивает сильнее.
- Нажимай, - тихо, на выдохе - паром с губ.
Роберт чувствует - на уровне физически ощутимой боли – каждое прикосновение. Будто кожу содрали, остались лишь оголенные нервы. Необходимость.
Одержимость. Два года не дышал, не видел, не чувствовал. Втягивает как через соломинку, осторожно колючий декабрьский воздух, смешанный с терпким запахом кожи Леона, палец мягко нажимает на курок.
Выстрел. Невероятно громкий. Кажется, что... все.
Леон открывает глаза. Пуля все еще быстро крутится, удерживаемая силой, у виска - горячая. Запах пороха и железа. Сглатывает. Кусочек стали, который мог убить, бесшумно падает в снег.
- Было бы не очень весело, если бы мои мозги размазало по снегу, - серьезно.
Робби, усмехнувшись, поводит плечами, убирает пистолет.
- Если бы было так просто.
Отстраниться – нужно. Не получается.
- Зачем ты пришел?
Леон смотрит ему в глаза.
Соскучился.
Без тебя трудно.
Как будто воздуха не хватает...
Зачем, правда?
- Тебя увидеть, - честно.
Так легко. Леон ушел, не думая о том, что будет без него. Просто взял и одним движением оборвал их связь. Оставив Робби одного карабкаться, учиться дышать под водой. Допросы, истерики Оливии, ненависть… Роберт смотрит на Леона, склонив голову на бок.
- И... что мне полагается делать при нашей долгожданной встрече?
Действительно... Не думал же Фергюсон, что Робби обрадуется. Нет?
Думал, придурок. Была такая надежда, в череде других, - эфемерная и по-детски дурацкая. Что получится поговорить, как тогда, давным-давно... Без злобы, ненависти, опустошения.
- Может... - Леон поднимает руку, пальцами – в черные волосы, ладонь на затылок, - хотя бы улыбнешься?
Близко-близко. Так, что сердце болезненно колотится, предупреждая - еще миллиметр, и разорвется. Тепло губ - нежное, родное. И не дышится.
Снова желание вмазать, как следует. Робби пытается сказать, что не может быть все так просто. Так, как Фергюсон пожелает. Разлепляет пересохшие губы. Стоять так опасно. Любой патруль... Любой прохожий. И на этот раз Робби не доказать, что он не причастен. Мысли – разумные, правильные, скользят, почти не касаясь сознания. Хочется откинуть голову, прижаться к ладоням Леона. Смотрит в глаза. Туман. Затягивает.
- Что это изменит, Лео? Все, как ты хочешь, да?
- Ты можешь все прекратить, - касается губами щеки Робби.
Леон отстраняется и сжимает пальцами запястье. Ведет за собой. Двери храма тяжелые. Внутри темно. Если пройти дальше, будет свет свечей - дрожащий и теплый. И звуки гулкие, протяжные. Даже дыхание... словно слишком быстрое, судорожное. Шумное.
Пальцами по виску, скуле. Прижать Гордона к стене спиной, толкнуть коленом, раздвигая ноги. Дорваться сейчас, когда уже слишком больно. Чтобы было... еще хуже?
Робби ошеломленно выдыхает, пытается глотнуть воздуха, раскрывает губы. Вкус поцелуя: чистого снега, морозного утра, мирры, цветущих вишен, яблочного пирога, сигарет, крови, возбуждения первых минут после инъекции. Всего, что было когда-то их. Возвращение. Будто со стен разом смыло слои тщательно наложенной краски. Осталось – вечное – шрамы фресок. То, что не вытравить. Лихорадочно, жадно - кусаясь и сталкиваясь носами. Робби цепляется за воротник куртки Леона, дергает к себе.
Стон. Чересчур пошлый в стенах святого здания. Сбитое дыхание, звуки поцелуев - быстрых, ненасытных, горячих. Острые до дрожи в коленях. Возбуждающие.
Леон упирается рукой в стену, сжимая запястье Робби - под пальцами дикий пульс крови. Другой забирается под пальто Гордона, не отрываясь от его губ. Тепло, от которого тут же мурашки по коже - забытое. Словно сдернули пыльную тряпку, открывая свету то, что было в сохранности. Так долго...
Робби чувствует пальцы Леона на своем боку. Как всегда хотел. Почему сейчас? Почему не тогда? Иллюзия неизменности. Несколько секунд, выброшенных из контекста настоящего. Сон. Правда в том, что ничего уже не вернуть. Если бы Фергюсон сделал это тогда... Сейчас – вымерзло, подчистую все. И попытка реанимировать… Роберт упирается ладонью в плечо Леона, останавливая. Пытается отдышаться, вытирает ладонью горящие губы.
- Неожиданно.
Соблазн... Из ниши на них кротко смотрит Мария в накидке цвета небесной лазури. Будто все понимает. Жалеет. Со-жалеет.
- У тебя по-прежнему на меня встает? – усмехнувшись. – Что дальше? Пойдешь как-то справляться с этим сам?
Все такая же язва. Это бесит настолько, что гладкое горячее возбуждение порастает иглами раздраженности. Леон хмурится и отступает. Внутри еще все дрожит. Необходимо продолжение, чтоб его...
- А ты не хочешь мне с этим помочь? - хрипло, но насмешливо.
Холодно. Ветер успел намести на темные плиты белую снежную пудру. Роберт не смотрит на Фергюсона, медленно застегивает пальто, откидывает назад волосы. Пальцы едва слушаются. Сказать «нет», выйти. Все вернется на круги своя. Теракты, страх увидеть в одном из мертвецов Фергюсона.
- Раньше тебе помощь не нужна была. В деле служения правому делу даже дрочить разучился? – смотрит через плечо, губы растягиваются в усмешке. – Желаешь перепихнуться? Моя квартира недалеко.
- Раньше ты рвался мне помочь. Почему бы не попробовать? - Леон усмехается в ответ. - Не боишься, что я убью тебя? Или, что скажу тем, кто тебя особо ненавидит, где твоя квартирка?
Раньше… Что изменилось? Что мы делаем? Неужели, кроме тех муторных, темных, ядовитых дней у них ничего не осталось. Все, что они помнят? Черное растекающееся пятно – неосторожно опрокинутая тушечница, клякса, сжирающая яркие, светлые рисунки, разъедающая все. Ничего. Тогда почему так больно?
Робби смотрит спокойно, прямо в глаза Леону. Золотистые звездочки отсветов свечей на зрачке, снежинки, запутавшиеся в коротких белых прядях. Гордон не может побороть искушение, пальцами проводит по волосам Фергюсона, снег тут же тает, растекается влагой на коже.
- Не боюсь. Но мне было бы интересно увидеть, как ты в красках рассказываешь, откуда тебе известна эта информация.
Леон сдерживается, чтобы не потянуться вслед за рукой. Иначе покажет слабость. А сейчас... не время.
- Жаль, что ты этого не увидишь, - улыбается. - Раз не боишься, то почему бы не поторопиться? - кивает на выход.
Робби толкает дверь и выходит на улицу. Все еще темно, но сумрак уже размывается, светлея до нежно-фиолетового.
- Продай эту информацию подороже. И побыстрее. Потому что ты не единственный, кто ею обладает.
Робби помнит острый горчичный вкус ненависти того, кто за ним следит последние пару месяцев.


Звонок в дверь.
Крис не сразу понимает, что именно выволакивает его из сна в реальность. Еще несколько секунд непонимающе смотрит на пустующую кровать Фергюсона. Ну и где этот ублюдок?
Пол холодный. Аллен тихо шипит, морщится, поджимая пальцы на ногах, и идет открывать незваному гостю. Кого притащило в такую рань?
Эшли трет замерзший нос, оглядывает заспанного взъерошенного Криса, ожидая пока тот слиняет с порога и впустит его в квартиру. Через секунду не выдерживает, протискивается в прихожую, стаскивает пальто. Кожу мгновенно начинает покалывать. После нескольких часов на морозе тело, кажется, онемело и потеряло чувствительность.
- Блин, нам нужно придумать какой-нибудь условный знак. Типа знаешь – три коротких, один длинный и все такое, - трет щеки, стряхивает льдинки с длинных прядей. – У меня было задание от Кэпа. Замерз как… блин, как хрен знает кто. А до твоего дома ближе. Ты же кофе мне сваришь? И я сразу же испарюсь. Буду тихо. Фергюсона не разбужу.
- Конечно, не разбудишь, - Крис зевает, закрывая дверь. - Он где-то в другом месте решил переночевать...
Смотрит, чуть щурясь, на замерзшего Эшли, и самому становится еще холоднее. Не слишком часто видятся, а если и получается, то как-то... вскользь. Жалко. Митчелл - не тот человек, с которым Крис хочет окончательно потерять связь.
- Кофе в кухне. На верхней полке поищи, - неопределенно указывает рукой и сваливает обратно в спальню - досыпать.
Эшли зевает, с минуту переминается на пороге, потом идет вслед за Алленом. На ходу сдергивает свитер, садится на край кровати, стаскивает ботинки.
- Так негостеприимно, Аллен. Я и так редко прихожу, чтобы ты еще всем своим видом показывал, как я тебя достал.
- Просто ты слишком рано. Мое... гостеприимство еще не проснулось, - усмехается и чуть отодвигается, предполагая, что Эшли ляжет рядом. - Какое задание от Кэпа было?
- Да, точно, прежде всего, у тебя просыпается… другое, - Эшли приподнимает одеяло, забирается под него, вытягивается на кровати. Сонно. – Проследить кое за кем. Иногда я думаю, откуда у Кэпа столько всего о людях из правительства? Есть информаторы?
Крис обнимает Митчелла, прижимает к себе, укутывает в одеяло плотнее. Вот так. Тепло и спокойно. Губами по шее и мягкий укус за мочку уха.
- Может, он провидец? - с улыбкой на выдохе. - Все про всех знает и умеет правильно повернуть это в свою сторону.
- Кто знает наверняка? Я лично его даже в глаза не видел. Ни разу.
Эшли чувствует, как проваливается в сон. Тело будто оттаивает – гибкое, мягкое – снова начинает чувствоваться. Аллен горячий, прижаться к нему крепче, закинуть ногу на бедро. Кажется, даже начинает что-то сниться. Из той… счастливой жизни, которая только теперь начинает казаться счастливой, по прошествии времени. Коммуникатор звонит резко, громко, так что Митчелл чуть ли не подпрыгивает, мигом разлепляя глаза.
- Да ктооо? - зло и хрипло тянет Крис, утыкаясь лицом в подушку. Невозможно спать. Дурное утро.
Эшли ерзает, и Аллен его выпускает.
- Скажи, что это наглость, - бурчит, приоткрывая один глаз.
- Сам скажи. Это Алексис, - шепотом, прежде чем ответить. – Алекс, я все сделал. Просто по дороге зашел к Аллену. Ненадолго. Сейчас выпью кофе и домой.
Завершает звонок, поворачивается к Крису.
- Где шляется Фергюсон? Он завел подружку?
Аллен открывает второй глаз. А он-то откуда знает?
- Может, и дружка. Не в курсе, а он передо мной не отчитывается. В чем дело?
- Ни в чем, - Митчелл пожимает плечами, тянет на себя одеяло. – Давно пора. Один трахается как одержимый со всеми, кто попадается на глаза, другой вообще делает вид, что никто его в этом мире не интересует. Два дебила.
Смешок. Крис тянет Эшли к себе, снова обнимает.
- К чему это? Ладно, если Фергюсон нашел свое «счастье», а мне чего? Новую партию смелых и симпатичных? - фыркает в шею.
- Кого-то одного, Крис.
Митчелл смотрит в глаза – встревожено, серьезно.
- Кто бы ждал тебя. И волновался. Случись завтра что – сколькие о тебе вспомнят? А… ты? Скольких ты сам вспомнишь?
Аллен хмурится.
- Половина РА точно вспомнит: «Вот с этим парнем у меня был трах», - внутри сжимается. - Думаю, большего и не надо.
- Ты такой идиот, Аллен. Иногда, когда больно – нужно сказать «больно», а не делать вид…
Митчелл качает головой, утыкается носом в шею Криса. Если бы не знал так хорошо, мог бы поверить, как и остальные, что все в порядке. Но…
- Ты догадался. Бинго, молодец. Зачем кому-то еще знать?
Крис прижимает его крепче, целует висок, вдыхает запах еще чуть влажных от снега волос. Это все возвращает туда... Когда было действительно здорово и хорошо.
- Кстати, ты пахнешь все так же... - Крис улыбается, скользит ладонью по спине Эшли. - Мне нравится.
Эшли смеется. Крис всегда это умел, сделать так, чтобы стало спокойно. То, каким Аллен позволяет себя видеть другим и то, какой он на самом деле – совершенно разные вещи. Митчелл прижимается ближе, касается губами плеча.
- Это было… хорошее время, да?
Хочется рассказать о сомнениях. Спросить, не жалеет ли? Стоило ли оно того? Что они делают сейчас? Для чего? И самое главное, что не дает покоя – слова Алексиса о том мире, за стеной.
- Жаловаться было не на что. Кроме того, что мы жили в разных комнатах, - смеется Крис, затем целует Митчелла в шею, подбородок. - По крайней мере, казалось, что это... просто взрослая игра. Ты тоже считаешь так? - едва касается губами губ.
Эшли сонный, нежный, теплый... Его мальчик, хоть сейчас и с этим неуравновешенным психопатом. Вот, кстати, повод для беспокойства. Потому что никто абсолютно точно не знает, откуда появился этот ублюдок. Кроме Кэпа, возможно.
- Шизофреник не бунтует? - ласково, с улыбкой.
Ладонью под одеялом по выступающим ребрам Митчелла, ниже - по бедру. Сжимает ягодицу. С утра всегда хочется чего-то сладкого...
Кажется, что двух лет не было. И они снова урвали момент, чтобы остаться вдвоем; сосед Митчелла слинял или сидит в библиотеке, но нужно торопиться. Эшли ложится на спину, довольно жмурится.
- Я вообще о том времени. Когда и РА была чем-то вроде игры.
Хочет ли Митчелл вернуться в то время? В том времени не было Алексиса. Значит, не хочет.
- Алекс не шизофреник. То, что он говорит... Мы же не знаем наверняка, что это ложь. Что если врет не он?
То, о чем говорит Эшли... рассказы Алексиса о том, другом мире, что за стеной. Где одна серая безжизненная пустыня, которую видят все. Но ходят слухи, которые рождаются именно со слов убийцы, что он пришел оттуда - слишком не такой, как все. И легче сказать, что он псих, чем попробовать прислушаться, понять. Потому что невозможно... поверить.
- Это... - Крис облизывает губы, - всего лишь сказки. Там, за стеной, ничего нет. Там смерть. Здесь жизнь. А Алексис... он просто чокнутый.
Эшли пожимает плечами, другой реакции и не ожидал. Скидывает одеяло, прижимается щекой к животу Криса.
- Он меня поцеловал, - с трудом прячет улыбку, закусывает губы.
Аллен удивлен. И даже немного расстроен. Ревность еще скребется, хотя прошло уже очень много времени. Но, кажется, это всего лишь то, что осталось от чувства собственности...
Проводит ладонью по светлым волосам Эшли, дергает за прядку.
- Ты выглядишь счастливым. Он о тебе заботится хоть? А то, говорят, у этих шизофреников беда с головой, - кусает губу, чтобы не засмеяться. - А честно... рад, - тут же серьезно. - Только ты все равно осторожнее, ладно? - убирает прядки за ухо.
- Крис, - Митчелл улыбается, целует раскрытую ладонь, сжимает пальцы, - подумай о себе. Я не знаю... ну позвони ему, что ли?
Эшли спускает ноги с кровати – сквозняк тут же лижет кожу, Митчелл зябко поводит плечами, тянется за свитером.
- Мне домой пора.
Легко сказать. Аллен садится на кровати. Пальцами зарывается в волосы Эшли, приподнимая, оголяя шею, и целует туда, где тонкой полоской идет шрам.
- А если и позвоню... Что сказать? - отпускает.
От этой близкой и самой вероятной из всех возможностей поговорить с Гордоном внутри хорошо и горько. И Крис все еще ощущает ту самую стену... холод и страх. Чувствует себя совсем беспомощным.
- Он обещал, что убьет меня, - смотрит, как Эшли собирается.
Митчелл раздумывает несколько секунд, поджав губы, потом наклоняется, зашнуровывая ботинки.
- Извинись. Для начала. Разве это не очевидно? – выпрямляется, сует руки в карманы джинсов. – Или забей и начни жить.
- Я подумаю. Честно, - Крис улыбается, поднимается с кровати и надевает штаны.
Эшли прав. И нельзя это не признать. Все очевидно...
Но на деле все... сложнее.
Они прощаются, и Аллен закрывает дверь. Митчелл так и не выпил кофе, но зато развеял эту дурацкую отвратительную тоску.
Берет пачку King's и идет на кухню. Но снова выходит, оглядывает гостиную, сжимая сигарету губами. Коммуникатор. Лежит на столе - выключен. А Крису кажется, что это проверка на то, насколько он смелый.
Включить, дождаться загрузки и набрать несколько цифр - всего лишь.
Вызов...
Всего лишь дождаться первого гудка. Потом не так страшно.
Всего лишь...
Выдох.
Отбой.

@темы: blind_mice, original

---

Сегодня светлый праздник... )

Motoharu, поздравляю тебя с Днем рождения.

ну я тут... написал тебе подарочек.
Романс.
первая любовь.
бечено мной ^___^ такой намек, что это бете подарок для бетства

Подарочек

Все, что тебя касается

Какие мысли, какие сюжеты
Еще чуть-чуть и посыпятся звезды
В карманах медленно тают конфеты
Мы понимаем, что это серьезно.
Звери

- Пасуй!
Тоша орет так громко, как будто от этого гола в дворовом футболе зависит судьба мира. Голос сорвал уже.
Женя закусывает губу и пинает мяч в его сторону. Вратарь не успевает сориентироваться.
Парни громко и радостно кричат, смеясь над соперниками. Три - один. Вкус победы, даа...
Женя, улыбаясь, потягивается и идет к голому дереву, на которое футболисты скинули свои куртки. Под ногами грязный подтаявший снег, а за заборчиком поля - белый, приятно хрустит под шиповаными кедами. Ноги скользят.
Саша наблюдает издалека – стоит, упершись руками в колени, и пытается отдышаться. Лицо горит. «Придурок, ну какой же ты придурок! Он тебя знать не знает! Даже не посмотрит…» Смотрит. Скользит взглядом, улыбается. У Саши внутри от этого – извержение вулкана. Везувий. Последний день Помпеи. Только ярче, и жаркое дыхание кожей чувствуется – вот-вот спалит. Не то, что на картинке из учебника по истории.
Пока пытается растянуть губы в ответной улыбке, Женя уже отворачивается. Мучительно-стыдно. Может, и улыбался то совсем не ему.
Так. Они же выиграли. Они всегда выигрывают. Подойти и поздравить. Подойти. Сказать: «Привет» - и поздравить. Нет, просто, без «привет». Это будет как-то уже запоздало. Саша делает глубокий вздох – полные легкие воздуха, словно сейчас грудную клетку разорвет, и голова слегка кружится, и делает шаг вперед.
Женя накидывает куртку, оборачивается. Парни еще носятся по полю, радостно скандируя, и, кажется, некоторые уже строят планы, как бы это дело отметить. В очередной раз. Фыркнув, переводит взгляд и замечает, что один из игроков смотрит на него и неловко улыбается. Женька его знает - он почти всегда с ними тренируется, да и вроде играет тоже неплохо. Только вот как его зовут?..
Кусает губу, лениво пытаясь вспомнить имя, и подмигивает мальчишке - тот симпатичный, но весь чумазый. Тело еще потряхивает, мышцы приятно и устало ноют. Сейчас бы в душ, а потом на каток.
Все, это знак. Саша осторожно выдыхает. Теперь точно улыбается и точно мне. Либо сейчас, либо никогда. Мальчишка бежит к сваленной одежде, не выпуская из поля зрения фигуру Жени. Не глядя, пытается попасть в рукава куртки. Главное, успеть догнать, пока парень не скрылся в подъезде. Иначе все. Живут в разных домах, учатся в одной школе, но разных классах. Саша все знает о Жене. Кроме того, как заставить себя открыть рот в его присутствии.
Сейчас – репетирует, шевелит замерзшими губами беззвучно. Если бы это получалось так же легко, как перепрыгнуть бортик песочницы.
Оп-па... Женя снова оборачивается на сдавленный вскрик «Бля!» и странный шум. Из детской заваленной снегом песочницы торчат только чьи-то (ну ясно, чьи) кеды и обтянутая джинсами задница. И смех, и грех...
- Ты как? Не сильно пизданулся? - Женя подходит и помогает Саше подняться и выбраться. Странно, что на поле мальчишка очень даже живо бегает, а тут...
Саша садится на бортик, сосредоточенно трет колено. Обидно и больно. И первое, пожалуй, в миллион раз сильнее. Что он теперь подумает: «Вот же лох?» Так и есть – лох. Неувязок и вообще. Стыдно до слез. И колено болит. Но последнее обстоятельство просто растворяется в предыдущих, фырча, как таблетка аспирина.
- Я нормально, - хрипло, не поднимая головы. – Нормально.
От такой интонации голоса Женя перестает улыбаться. Смотрит на спутанные светлые волосы, не видит глаз, но кажется, что парнишка сейчас заплачет. Может, что-то плохое случилось? Просто так от падения в песочницу никто же не ревет.
- Не раскисай, - пауза. - Тебя как зовут?
А была надежда, что Женя помнит? Наивный. Саша проводит ладонью по лицу и встает.
- Саша.
Вот теперь точно запомнит. Но не как Сашу, а как «парня, который ебнулся в песочницу». Наплевать.
- Я пойду домой.
Идти получается, только прихрамывая. Капитан Сильвер, твою мать.
- Да погоди, - Женя его ловит за плечо, останавливает. - У меня мама врач, дома всякой шняги типа спирта, йода, пластырей очень много. Пойдем, залечу, а то у тебя вид, словно ты обижен на всю планету, - снова улыбается и кивает в сторону своего подъезда - благо, недалеко.
А потом протягивает руку, предлагая опереться, если наступать на больную ногу слишком больно.
- Я Женя, так что будем знакомы.
- Знаю.
Получается слишком грубо, и Саша думает об этом всю дорогу. Нет, чтобы сказать «спасибо». С другой стороны, эти мысли не позволяют сосредоточиться на другом – Женя ведет (почти тащит!) его к себе домой. Женя близко, впервые за год (ведь все тогда началось, да?), при-жи-ма-ет-ся к нему и пахнет снегом и разгоряченной кожей. Саша сглатывает на каждом повороте ключа, смотрит на загорелые длинные Женины пальцы.
- Входи, раздевайся, разувайся, - звон брелока, куртку - на вешалку.
Женя проходит в гостиную, смотрит на часы. Мамы не будет еще довольно долго, значит, придется справляться самим. Можно и поэкспериментировать... с лечением.
- Садись на диван, - указывает Саше рукой, - а я щас найду что-нибудь... - и сваливает в кухню.
Комната – обычная, почти как и у Саши. Обводит взглядом, пялится на фотографии в рамках, потом садится на краешек дивана. Сердце бухает. Вот твоя сокровищница. Дорвался. Колено все еще ноет, Саша пытается подвернуть узкие джинсы так, чтобы посмотреть на ранку. Но выше щиколотки задрать не получается.
- Вот, - Женя снова входит в гостиную. В руках тюбик мази, пластырь и бутылочка йода - так обычно мама ему ссадины лечит. Пригодились даже такие знания... Хочется поднять мальчишке настроение - хоть и таким простым способом.
Смотрит на Сашу, потом на его ногу, кусает губу. Похоже, придется...
- Снимай штаны.
- Нет! - на выдохе, как можно убедительнее.
- Да! – без паузы, как будто ждал такой реакции.
Тяжко вздохнув, Саша тянет ремень из петель, расстегивает пуговицы. Если бы только подумал, что все закончится так, никогда ни за что не стал бы утром надевать этот позор... Приподнимает задницу, стаскивает джинсы до колен, тут же кладет скрещенные руки на бедра, исподлобья смотрит на Женю. Какое колено! Уже не болит ничего. Клиент почти совсем мертв. Даже дышать нормально не получается.
- Не стесняйся, - Женя старается не улыбаться, заметив, что нижнее белье мальчишки с зайчиками плейбоя. Какая прелесть...
Затем опускается на пол перед Сашей, чтобы колено было хорошо видно. Едва-едва касается пальцами по контуру синеватого пятна - синяк проступает. И царапина, но совсем небольшая. А дальше все по порядку, насколько помнит. Мазь сильно греет, пальцы, и кожа Сашиной коленки немного краснеет. Движения осторожные, плавные, чтобы не сделать лишний раз больно.
- Жив? - Женя смотрит на лицо мальчишки – снизу вверх, отстраняя руку.
Лицо Саши горит. Хочется потянуться вперед и прижаться губами к виску Жени. А нужно просто встать, сказать «спасибо» и уйти. Сначала надеть штаны, а потом уйти. Но если вот так просто встать, то пропалишься. Потому что результат на лицо. Вернее, не совсем «на лицо», но... А Женя смотрит. Смотрит и улыбается. Издевается, что ли? Остается только правда. Правда, и ничего кроме правды. Саша сжимает коленями влажные ладони.
- Ты всегда мне нравился.
Женя моргает непонимающе. Такого ответа на свой вопрос он никак не ожидал, честно сказать. Сердце как-то громко бьется, кровь приливает к щекам.
Так. Стоп.
- Нравился, как... в каком плане? - нужно уточнить.
Саша смотрит на свое колено, на склоненную голову Жени – отсюда видно изгиб шеи и аккуратную впадинку на ней. Влип.
- Не важно, - обхватывает пальцами ладонь Жени, чтобы скинуть ее со своего колена. – Мне идти нужно и... Просто – нравился.
Прикосновение. И кровь тут же стучится в кончиках пальцев. Может, от мази такая реакция? Тепло... Женя не убирает руку, только поглаживает - выпирающую косточку, а потом прижимается губами к горячей коже коленки. Пара секунд, и отстраняется.
- Так быстрее заживет, я думаю, - улыбается, как ни в чем не бывало.
Саша охает громко, растерянно, тут же наклоняется вперед, чтобы отпихнуть Женю, но не успевает, только касается лбом лба. Сглатывает. Никогда, даже не думал, что такое возможно. И другого шанса, наверняка, не будет. Саша закрывает глаза, но тут же вновь распахивает их – не девчонка, что будет, то будет.
Неловко, быстро скользнув губами вдоль носа, касается губ. Прижимается, задерживает дыхание. Пытается запомнить – на будущее – вкус, ощущения. Ничего – только кровь бешено стучит в висках.
Женя нисколько не отстраняется. Скорее от неожиданности, чем специально. И губы горячие, сухие... Скользнуть языком, раскрывая - инстинктивно. Шум в ушах - непривычно. Слишком. Тянется рукой, сжимает ворот футболки. Хочется еще ближе. Поцелуи – Женина слабость.
Саша вздрагивает, почувствовав ответное движение. Хорошо же? Так и хотелось. Столько раз представлял. Но вместо того, чтобы ответить, вскакивает, торопливо пытается попасть ногой в джинсы. Неправильно. Совсем неправильно. Не так.
Останавливается, смотрит на Женю. А тот даже толком ничего не понимает - не успевает сообразить. Как вратарь совсем недавно на поле.
- Спасибо. Я...
Как-нибудь сам справлюсь? Это Саша хочет сказать? Переминается с ноги на ногу, теребит кончик ремня.
- Не скажу… об этом никому.
- Что не...
Женя облизывает губы. Кажется, чувствуется вкус... Сердце все так же быстро бьется.
- Обращайся... Саша, - снова улыбается, поднимаясь. Не может удержаться и легко дергает мальчишку за футболку.
Сердце Саши ухает вниз. Вот и все. А чего хотел? Чтобы он завалил тебя на пол и от… Саша, зажмуривается от одной этой мысли и чуть не налетает на трюмо в прихожей. Касается своих влажных губ пальцами, тянется за курткой.
- Я... вообще не уверен, что еще раз рискну подойти к тебе. Но все равно, спасибо.
- Думаю, скоро будет тренировка, - Женя предположительно машет рукой в сторону поля, стараясь не улыбаться слишком нагло.
Смотрит, как Саша впопыхах собирается, открывает двери, не забыв пару раз запнуться о порог. Милый... И странно, хочется поцеловать снова...
- Я сегодня в шесть собрался на каток, - говорит Женя, как будто между прочим. - Если хочешь, то встретимся там. И пусть боевая рана скорее заживает.
Саша кивает, вылетает из квартиры, прижимается спиной к захлопнувшейся двери.
Ты не пойдешь туда... Не пойдешь… В такт шагам, пока он сбегает со ступенек вниз. И пока летит через двор (у кого-то колено болело? Какое колено?), врывается в свой подъезд, начинает отчаянно долбить в дверь к соседу, напрочь забыв про звонок.
- Димка, мне срочно... просто срочно нужны коньки.
Пока разум методично взвешивает «за» и «против», прикидывает, будет или не будет, губы сами неудержимо расползаются в счастливой улыбке.

@темы: original, мини

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

меня осалили...

спасибо, Агрипина, теперь думать мне )

1. Назвать 6 понятий, связанных с вашей жизнью, которые начинаются с той буквы, что и Ваш ник, поясняете их по желанию.
2. Назначить 6 жертв, они в своих дневниках опять же пишут и передают эстафету дальше.

я решил использовать русскую версию своего ника, значит Теория Хаоса.
Следовательно, называю понятия на букву Т ^^

1. Трахни меня. Это самое первое, что приходит на ум. Моя первая проба пера. Мой первый серьезный текст. Мои любимые мальчики.
2. Тестостерон. Люблю я мужиков, все-таки...
3. Трах. А чего не понятно? ^^
4. Травка. Обычная. Зеленая. На которой можно поваляться и которую косят.
5. Тире. Мой любимый знак препинания.
6. Табак. Сигареты Лаки Страйк.
-----------
7. Тискаться. Люблю ^^
8. Торрент. Качаю.
9. Тоин. Мой любимый фотограф.
10. Татуировки. У меня есть. Да и вообще фетиш.
11. Третьяковская галерея. Залы искусства ХХ века.
12. Т... Т... сиське в торте. Не... ну а что такого?

Жертвы! Бойтесь.
 11 Hours
 eine kleine hexe
 Soul Creation
 БэТа
[J]Сирти[/J]
[J]hey, boy[/J]

@темы: меня зовут..., ПЧ

---

«Здесь был Бог», гл.1

Название: «Здесь был Бог» («Слепые мыши не видят западни»)
Автор: [Chaos_Theory]
Вычитка: Motoharu
Рейтинг: nc-17
Жанр: роман
Предупреждения: ust
Статус: в процессе
Размещение: по запросу автору
От автора: для Эль-тян, которую автор очень любит и без которой второй части могло бы и не быть. И спасибо за вдохновение.

Глава_1

Раньше у нас было время, теперь у нас есть дела
Доказывать, что сильный жрет слабых,
Доказывать, что сажа бела.
Мы все потеряли что-то на этой безумной войне.
Кстати, где твои крылья, которые нравились мне?
Наутилус Помпилиус

Самое страшное, что чем больше ты узнаешь, тем отчетливее понимаешь, что не знаешь ничего. Прописная истина. Весь смысл которой можно осознать только на личном опыте.
Роберт знает, что стрелять в живого человека почти так же просто, как в мишень. Главное, вовремя полностью перекрыть поток эмоций. В первый раз не закрылся и пять минут умирал вместе с парнем из РА. Сидел на мокром асфальте под проливным дождем и благодарил Бога за то, что оказался достаточно метким, и агония не длилась дольше. И за то, что террорист был один. Все приходит с опытом. Такой промах он больше не повторял.
Роберт изучил досконально механизм действия чипа. Только для того, чтобы еще раз убедиться - от него невозможно избавиться. Девять попыток за два года. Последний смельчак хотел вырезать чип столовым ножом. Результат – паралич. Этот овощ Робби тоже видел. Весомый довод – не пытаться повторить. Чип находит твое слабое место, встраивается, дает тебе то, чего ты был лишен. Почему над Гордоном тогда он посмеялся? Эмпатия? Какова причина? Чтобы научиться понимать?
Не научился.
Часы, проведенные над файлами. Чтобы только узнать, что есть проект «Альфа», напрямую связанный с экспериментами, к которому доступа у Гордона нет.
И последнее, самое важное знание - РА – не проблема, которую правительство решит «легко», как планировало. Два долбаных года. Одно и то же. Чаши весов, едва-едва отклоняющиеся то в одну, то в другую сторону.
«Это, мать вашу, один город! И вы не можете ничего сделать». Да, город. Но и террористы - не идиоты: собраться в кучку и ждать, пока их накроют всех вместе. Любой гражданский может быть членом РА.
Так и сегодня. Никого уже не удивляет, что началось все с мальчишки из службы доставки, разносившего обеды по офисам компании, обеспечивающей связь. В том числе и правительственную. То, что Робби называет устранение пяти человек обыденным, лишенным какой-либо эмоциональной окраски, словом «работа» - тоже пришло с опытом.
За два года установился и ритуал: первым делом, вернувшись в кабинет, просмотреть сводки. Сначала списки убитых, потом фотографии неопознанных. Дальше можно вздохнуть спокойно, оставив напоследок арестованных. Последняя группа всегда самая малочисленная.
Уолтер входит, когда Гордон пробегает глазами по фамилиям погибших утром в перестрелке на юге города.
- Есть успехи, капитан? - голос полковника ровный, спокойный. Олицетворяет собой власть и силу. Взгляд серьезный, но в то же время чего-то ожидающий.
И именно от Роберта.
Гордон уже представил официальный отчет, и полковник Мэйфилд наверняка его видел. Так что вопрос, скорее всего, не о количестве погибших. С Уолтером тем и интересно, что никогда не знаешь заранее, чего он от тебя хочет. Робби поднимается со своего места, закрывает файл с данными.
- Пока мы также далеки от полной победы, как и в самом начале.
Мэйфилд кивает: согласен полностью. Тяжелое время. Все повторяется по кругу. РА не оставляет шансов, и военное положение, как железные решетки, ограждают, но мало спасают.
- Уходить собираешься? - Уолтер улыбается уголком губ, но смотрит на Робби серьезно. - Поужинать не хочешь? Чтобы твоя невеста не переживала, чем бы тебя накормить.
Роберт складывает разбросанные листы бумаги в аккуратную стопку. В списках нет... Еще один день пережили. Мы оба.
- Сэнди пока живет со своей семьей, так что еще не знает, что ей предстоит после свадьбы, - волосы скользят на глаза, Роберт недовольно морщится, откидывая их назад, берет со стола электронный ключ от кабинета. – Мы поженимся после Мей Дей вне зависимости от того, успокоится все к тому времени или нет.
Уолтер – один из немногих, кто не шептался за спиной Гордона, когда Робби только пришел служить. Их отношения вряд ли можно назвать дружескими, хотя бы потому, что Мэйфилд – ровесник отца. Гордон неизменно чувствует по отношению к полковнику уважение (к старшему, с детства воспитанное не выбить) и симпатию.
- Но твое предложение мне нравится.
Тем более что Гордон не собирается возвращаться в особняк. А в его личной квартире кроме выпивки и яблок ничего нет.
- А мне нравится твоя уверенность, - Мэйфилд хлопает Робби по плечу, улыбаясь более открыто. - Пойдем. Надо отдохнуть.
Во время войны следует быть осторожным. Даже если есть охрана и по периметру территории стоят военные машины, всегда существует вероятность нападения. Сегодня Армия уже показала себя в деле.
Бар Gatsby никогда не пустует. Но слишком долго оставаться тут не позволяют меры осторожности в общественных местах.
Уолтер кивает бармену, они с Робби усаживаются за столик у стены и делают заказ.
Пока Гордон ждет свой традиционный фиш-энд-чипс, он выталкивает из пачки сигарету, щелкает зажигалкой.
- Дома не то что ужинать, передвигаться нормально невозможно. Всюду вещи, которые никто не торопится разбирать.
Робби кивает официанту, поставившему на стол пиво. Продолжает:
- Вообще-то, я был против переезда в Безопасную зону, - смеется, делает глоток. - Хотя, кажется, был единственным, кто проголосовал против этого проекта.
Закону о Безопасной зоне всего-то несколько месяцев. Семьи членов правительства переселены внутрь своеобразного охранного кольца возле зданий министерств. Дополнительная охрана, блокпосты – маленький мир относительного спокойствия. Гордон посчитал, что это усилит панику среди гражданских. Гордону намекнули, что стоит заткнуться, и что он считает так только потому, что у самого семьи нет. А значит, и защищать ему некого.
- Это необходимо, - просто отвечает Мэйфилд. - Тем более, когда есть те, кто может просто силой мысли разрушить половину города.
Пиво мягкое, холодное, немного горчит.
- Ты каждый раз очень долго просматриваешь отчеты с именами и фотографиями убитых, - начинает полковник. - Беспокоишься за Фергюсона?
У Уолтера нет осуждения, злобы, что Гордон так переживает за одного из РА. Есть только легкое сочувствие.
Фергюсон… Робби странно слышать эту фамилию из уст человека, который ничего не знает про них. Прислушивается к себе, повторяет про себя: «Фергюсон». Ничего. Кроме темной пустоты. Сгорело, остался только пепел. Черные влажные разводы на стенах брошенного дома, в котором не осталось ничего.
- Нет. Просто…
Ритуал? Сначала было больно так, что казалось еще чуть-чуть, и Роберт сдохнет. Бесконечная глухая тоска без конца и края. Но, в конечном итоге, именно она, вернее, отупение, абсолютная глухота ко внешнему миру помогли Робби пережить первые месяцы: допросы, арест, подозрения. Все это казалось незначительным по сравнению с выворачивающим наизнанку вопросом: «Почему?» Теперь Гордон бы не молчал, он бы спросил, вытряс бы ответ, но того, кто мог бы ответить, рядом больше не было.
- Просто… так спокойней.
Мэйфилд кивает. Он не может сказать, что понимает Робби, потому что с ним самим такого не было: никто не предавал. А судить нужно по своему опыту.
- Спокойствие сейчас самое важное и дорогое, что еще осталось, - делает глоток.
Свет фар прорезает приятный полумрак помещения. Военные автомобили - патруль. Сейчас это залог их спокойствия. И супруга Мэйфилда с маленькой дочкой... Именно в этой Безопасной зоне под охраной солдат, которые защищают сон его, Уолтера, семьи. Из Gatsby сразу домой - Маделен любит, когда отец читает ей на ночь.
- Верно, - Роберт подзывает официанта, достает бумажник. – Но не для всех.
Скользит взглядом по фигуре полковника, снизу вверх. Глаза карие, теплые – такие мало у кого встретишь в правительстве. Слишком много крови, чтобы оставаться мягким.
Еще год, не больше, и они будут равны в звании. Потом Роберт пойдет дальше, а полковник своего предела уже достиг.
Купюру - в папку со счетом, мимолетно касаясь пальцев Мэйфилда.
Робби улыбается, выходя из паба.
Снег. Снова. Два дня до Рождества.
Уолтер отодвигает кружку - салфетка под толстым дном сминается. Усмехается, оставляет на столе оплату за заказ и накидывает пальто.
Домой.

Гордон идет к своей квартире. Мягкий и не слишком морозный ветер треплет длинные волосы. Снежинки щекочут кожу... Патрик выходит из тени узкой подворотни рядом с домом. Нацеливает на Робби руку, выставив указательный палец, прищуривает левый глаз.
- Пиф-паф, - с серьезным лицом. - Ты убит, Робби, - подносит «пистолет» к лицу и дует на ноготь.
Гордон отступает на шаг в круг золотистого света от фонаря, оглядывается.
- Можно я не буду падать? – усмехнувшись. – Снега маловато.
И сразу же, сунув руки в карманы пальто и склонив голову на бок:
- Я почувствовал тебя еще за два дома отсюда.
Квартира Роберта в центре старого города: комната и тесная кухня. Убежище на тот случай, когда нет желания возвращаться в дом отца. Такие «случаи» теперь все чаще. С момента, как Мэдок перевез семью в Безопасную зону. Там - ощущение захлопнувшейся клетки. Нас не охраняют, нас стерегут. Робби вполне способен защитить себя сам.
- Пойдем. Ты принес мне подарок на Рождество?
Патрик улыбается и приподнимает пакет, чтобы Гордон его точно заметил.
- Торт и вино. Все как ты любишь, - подмигивает. - И ночью будет не так холодно, - уверенно... и двусмысленно, отчего парень немного краснеет.
Подходит, смотрит Робби в глаза. Свет фонаря ложится на кожу и одежду приятными бликами. Пар слетает с губ.
И радужка кажется карей...
- Пойдем, да.

- Знаешь, это тупо. Не мог подождать, что ли? Хочешь, чтобы нас накрыли?
Эшли заворачивает вслед за Алексисом за угол дома. Бесконечными переулками – словно в лабиринте. Как еще не заблудились. Митчелл старается слишком явно не озираться по сторонам. В случае чего, для патруля они будут просто двумя парнями, по какой-то причине припозднившимися с возвращением домой.
- Если ты думаешь, что меня радует вся эта кровь и внутренности, - морщится, вспоминая. – Ты чокнутый. Абсолютно. На голову отмороженный. Если нас сейчас заловят, что скажем?
Алексис жалеет, что у него нет плеера. Сейчас бы не помешало заглушить хоть чем-нибудь все эти непонятные ему обвинения и оскорбления от Эшли... за которые уже любой другой бы либо схлопотал по роже, либо отправился следом за тем гражданским.
Что не позволяет? Алексис улыбается сам себе. Резко останавливается и поворачивается к Митчеллу, сильно сжимает пальцами подбородок, заставляя мальчишку приподняться на цыпочках. И целует, прикусив нижнюю губу Эшли, языком раскрывая.
Митчелл давится последним словом. Поцелуй быстрый. Тепло, стремительное цунами, прошедшее по позвоночнику. И тут же - как будто ничего и не было.
Только вот все разрушено. Все. С Алексисом всегда так – уничтожает то, что встречается ему на пути.
Эшли растерянно облизывает губы. Вкус не крови, нет. Вишни... И это тоже загадка, которую Митчеллу никогда не решить, как и то, почему он до сих пор жив. Два года. И вдруг... Почему сейчас? Моргает, понимая, что стоит посреди двора.
Желтый теплый свет из окон делает снег темно-фиолетовым, а фигуру Алексиса - абсолютно черной, как клякса. Митчелл срывается с места. Хочется спросить. Но... Ловит ртом снежинки, губы против воли растягиваются в безмятежной улыбке.

Они живут в мире только тогда, когда нет никаких иных возможностей. Но Леон заведомо сильнее, значит, может сделать существование на одном периметре квартиры комфортным для себя и невыносимым для другого... И это дико раздражает Аллена.
С самого начала вдвоем. Еще был третий - надзиратель, чтобы парни не порвали друг другу глотки. Но Крису это мало помогло. Нужно было держать язык за зубами и не играться с чувствами Фергюсона к...
Аллен сам был виноват, но не чувствует вины. Всего лишь посмотрел, может ли этот сгусток сдержанности и безэмоциональности как-нибудь отреагировать. И хотелось... проверить...
Слова «Гордон - такая сладкая блядь, что я не могу забыть, как трахал его» были только началом. «Ты должен помнить эту ночь. Не удивлюсь, если он еще и плакал как девчонка» - были концом. А на память Крису остался шрам на щеке - как метка за поганый язык.
После - табу. На все разговоры о нем. И вроде какой-то хрупкий мир есть...
Сейчас Фергюсон сидит на диване, пристроив на коленях ноутбук. Сегодня им запретили выходить на улицы и где-либо светиться. После терактов всегда самые вероятные часы, чтобы быть пойманным. В утреннем - на юге города - они с Крисом не участвовали. Только ждали, когда уже сработает механизм. Так всегда - ощущение, словно время тянется как липкая холодная паутина, ложится на кожу, раздражая, ожидание. Как и в первый раз... Леон тогда впервые лишил жизни не одного и не двоих. Их было семеро. Военная форма, нашивки, оружие. Первое желание - сдаться, лишь бы не убивать. Но чип решил иначе: просто перегнул границы, сдвинул их куда-то в бесконечность. А Леонард до сих пор помнит хруст костей, кровь, крики, ужас в глазах... и как ему было страшно от собственного дара.
Тишину квартиры нарушает трель дверного звонка. Парни переглядываются, и Крис идет открывать.
Вильяму Кэссэди четырнадцать. Он целиком и полностью дитя РА. Сирота. Ребенок павших героев освобождения.
Вилли идеальный солдат. Его не интересуют методы. Только результат. Он влетает в квартиру, сходу вешается на шею Аллену, машет рукой Леону.
- Я слинял от тетки.
Тетка – гражданская, поэтому всегда – «сука и шлюха правительства». Хуже нее для Вилли только тот, кто убил его родителей.
- Ну что, как там сегодня? Вы грохнули его?
Голос мальчишки дрожит от возбуждения.
- Эй-эй, полегче, - Крис захлопывает дверь и прижимает худое, но юркое тело к себе. - Спокойнее, - поднимает Вилли, подхватывая одной рукой под коленями, и заносит в гостиную.
Леон закрывает ноутбук. И улыбается. Кэссэди - батарейка, которая разряжает обстановку в их квартире.
- Есть хочешь? - Аллен скидывает мальчишку на диван.
- Хочу. И побольше. Она в меня впихивает одни овощи.
Вилли садится, скрестив ноги, смотрит восхищенно на Леона.
- Ну как, братишка? Мы их сделали?
Фергюсон щелкает мальчишку по носу и притягивает к себе, растрепывая темные волосы.
- Да. В очередной раз.
- Нуу... - тянет Крис, - потери были с обеих сторон.
Вилли пожимает плечами, смотрит сначала на Фергюсона, потом на Аллена.
- Кэп говорит, что это необходимость. Мы отомстим за каждого, когда придет время.
Через секунду мальчишка вскакивает с места, расстегивает куртку.
- Знаете, что я скажу, если вы не можете ничего сделать, я сам его убью.
Замерзшие пальцы цепляются о молнию, Кэссэди морщится, чертыхается, потом вытаскивает смятый лист газеты, зачитывает вслух – с издевательским пафосом:
- «В минувшие выходные состоялась помолвка Роберта Дэмени Гордона и Александры Эштон». Бла-бла-бла, про то, как много этот ублюдок сделал для города... И дальше: «свадьба назначена на первые числа мая». Радуется, ублюдок!
Вилли, усмехнувшись, кидает газету на стол, дергает Криса за рукав рубашки и выходит из комнаты.
- Кто-то обещал пожрать.
Глухо хлопает дверь ванной.
А парни смотрят на статью: черная типографская краска, чуть смазанная, фото, на котором Гордон смотрит в камеру - равнодушно. Молчат. Чувствуют... почти одно и то же - снова ту самую тоску и холодное отчаяние.
Ясно, что Роберт не собирался ждать кого-либо из них - предателей ищут, чтобы убить.
Теперь уже все? Крис сжимает кулаки - пальцы ледяные.
Леон берет лист газеты и, посмотрев еще раз на фото, кидает на стол.
- Хоть слово... - предупреждающий взгляд на Аллена.
- Даже не думал, - холодно в ответ.
Из полупустого холодильника полуфабрикаты в микроволновку. У голодного ребенка аппетит очень хороший, так что съест даже наскоро приготовленную еду.

@темы: blind_mice, original

---

Приветствие!

Jo Rim
Tequila!
что привело? а то я в последнее время теряюсь, зачем подписываются на мой дайри)

@темы: приветствие, ПЧ

---

Приветствие!

Velset, привет )
приятно видеть. откуда ко мне? )

(c)Miwa Shirow

@темы: приветствие, ПЧ

---

Тиму все достало

Знаете, я думаю, мне нахуй этот дневник не нужен. Если меня читают два человека - один из них при этом бетит, а второй - единственный, кто оставляет отзывы, то не проще ли мне перестать выкладывать сюда тексты и тупо отправлять им на почту?
Каждый раз замечаю, что когда даешь читателям как-то знать о себе еще более ярко (перестаешь выкладывать текст на форуме и при этом сообщаешь об этом в открытую, или же пишешь в заголовке upd-окончание), то сразу появляются читатели, которые, оказывается, читают меня и им нравятся мои тексты. Лично я считаю это не смешной наебкой. Ок, я согласен, что кто-то читает только законченное. Но сейчас и этого нет. Так что делаю выводы. Не дебил.
ну и на сладкое - поисковые фразы. Это поднимает мне настроение:

я снова порно-режиссер

"трахня на груди " - вот так сразу. почему не в подмышку?
"гинтоки голый" - не у меня.
"трахни страх" - правильно, ящетаю страх надо трахнуть. и как следует
"трахни меня пальцем" скромненько и стыдливо
"трахни пока не кто не видит" а кто этот Некто?! Оо
"горячая кожа внизу живота " гоу к врачу. а то мало ли
"я спою и швырну" - правильное решение. а еще можно спеть и положить
"трахни меня chaos theory " - друХ, отзовись, я не против^^
"скачать тронсформеры 1часть" - ыыыы...
"трахни меня со всей силой" - экспрессивно)
"trahni menya" трахни меньиа - Джоуи учится говорить по-русски. и при этом Микки хитро лыбится.
"сирти" - Сирти, тебя у меня очень хотели в октябре

как-то так.
а еще у меня новый ПЧ.
Soul Creation, привет) вообще у меня тихо и мирно. добро пожаловать)

(с) Lily

@темы: меня зовут..., фак_офф, приветствие, ПЧ

---

арт

снова арт! я снова в восторге...
спасибо большое, Эль-тян

30.10.2009 в 00:41

Пишет  11 Hours:

У меня депр...
...снова ни фига не рисуется нормального Т_т чтение анатомии мне не помогает ужо...
"Зашел в гости" к Тиме, почитал новую главу "Мышей" и вот накалякал че-то за вечер, тупняк чесслово...

почеркушечки... догадайся хто хде

@темы: нимайо, blind_mice, арт

---

«Слепые мыши не видят западни», гл.12 - конец 1 части

Название: «Слепые мыши не видят западни»
Автор: [Chaos_Theory]
Вычитка: Motoharu (с 7 главы)
Рейтинг: R
Жанр: роман
Предупреждения: ust
Статус: в процессе (1 часть - закончена)
Размещение: по запросу автору

Глава_12

Знаешь, я хотел уйти с тобою сквозь лес,
Но что-то держит меня в этом городе, на этом
проспекте
Я хотел бы, чтобы тело твое пело еще
И я буду искать тебя всюду до самой,
до смерти.
Сплин

Все слишком «не так».
Следует немедленно сообщить о том, что в здании Академии находятся террористы. В экстренных ситуациях разум должен работать на автомате - холодность и расчетливость. Машина, сильная, натренированная подчиняться и действовать так, как написано в правилах. И еще множество других «необходимо», «должно», «следует».
И почему именно сейчас слетают шестеренки и сбивается четкий выверенный ход? Прошло четыре часа - непозволительно много. Промашка в обучении? Натаскивании?
Леон не может найти ответ именно на эти вопросы. Слова мальчишки - вот откуда диссонанс.
«Никаких следов инъекций. Митчелл сдаст кровь на анализ» - то, что Фергюсон сказал Робби.
Сомнения. Состыковка хлипкой мозаики, которая похожа на очень страшный сон.
Время идет. Закручивается в спираль. Оно не останавливается, даже когда Леонард заставляет погаснуть экран циферблата.
Очень сильная головная боль. Ломит виски.
Робби, ты связан с РА? Дико. Неправдоподобно. Фергюсон выдыхает, так и не задав этот вопрос. Только смотрит на черные волосы и отблески электрического света в потемневших глазах.
- Робби...
Гордон вздрагивает, услышав свое имя. Страх остаться наедине. Страх перед молчанием или, наоборот, вопросом, который вот-вот прозвучит. Страх самому спросить – элементарное: «Как прошло с Митчеллом?» Но на деле, подтекстом, одно: «Что он сказал обо мне и Аллене?»
Сотни мыслей – черные птицы мельтешат, машут крыльями. Робби пытается закрыться, не позволить эмоциям коснуться Леона. Кажется, что на это уходят все силы.
Гордон понимает, что нужно подниматься, что-то делать, говорить. Понимает и остается лежать на кровати, следит за каплями дождя, расчерчивающими стекло. Как детские каракули, которые выводит нетвердая рука. Надиктованные слова – не лги, не предавай, не-не-не… Правильные законы. Законы, на которых держится мир. Но у Роберта не получается соблюдать даже их. Правда в том, что весь смысл его бытия замкнулся в одном человеке. И все остальное – кроме него – только лишь… капли на стекле. Листья, которые гонит ветер. Не имеет значения.
Робби думает, как давно прозвучал голос Леона? Время странное. Переводит взгляд, Фергюсон все еще смотрит на него, ждет ответа?
- Ммм?..
Леон не может вспомнить, когда они еще столько молчали. Тишина. Только едва слышный через плотное стекло окна стук капель.
Воздух комнаты тяжелый и... холодный? Пальцы мерзнут.
- Тихо как-то... - Фергюсон чуть улыбается - спокойно, хотя самому кажется, что губы сейчас лопнут от натяжения. И стук сердца - почти больно - о ребра.
Робби неопределенно поводит плечами, подтягивает колени к груди. Зябко. Темно. Одиноко. Как в лаборатории. Узкая кровать и тошнотворная, головокружительная слабость. А если закрыть глаза, то и Леона как будто нет… Снова стена. Гордон поднимает руку, старательно чертит пальцем по холодным простыням буквы.
- Лео…
Три. Нежный, аккуратный овал последней.
- Останови дождь.
- Кажется... - тихий смешок, - больше всего мне хочется остановить время.
Почему Леон не получил этого дара? Невозможного по своей сути... Тогда - в начале эксперимента - хотелось иного. Или чип выбрал крайне противоположное? Дал силу, в сотни раз превышающую физическую, взамен слабому телу.
А сейчас бессилен.
- Робби, иди ко мне, - с мягкой улыбкой.
«Не имею права…» Плевать! Роберт спускает ноги с кровати – пол леденит босые ступни. Два метра до…
- Сейчас не лучший момент для того, чтобы останавливать время.
Поднимается, каждый шаг – как первый, будто он только научился ходить. Шатает.
- Не хочу, чтобы все застыло… так.
Протягивает руку. Кожа Леона прохладная, гладкая. Внутри – скручивает, стягивает – невыносимо.
- И я...
Сжать пальцами запястье Робби, притянуть ближе. Сейчас хочется только касаться, ощущать. Не думать. Иначе можно свихнуться.
Леон проводит ладонью по боку Роберта, сдвигая футболку. Кровь пульсирует в кончиках пальцев - как будто только так и получается жить. Губами к виску, чувствуя запах кожи Робби, его волос...
Родной.
Нельзя... Роберт тысячу раз себе говорил. Бесполезно. Я... всегда... тебя...
Ставит колено на край кровати, между ног Леона. Если времени и суждено застыть, то пусть будет так... Толкает в плечо мягко, опрокидывая на покрывало. Ближе. Насколько только возможно. Насколько позволит. По бедру вверх, вдоль ребер, чувствуя кончиками пальцев каждое. Я... всегда... тебя...
Робби опирается о постель ладонью, смотрит на Леона. Губы раскрываются. Пересохли. Моментально – трещинка на нижней, кровь тонкой ниточкой. Вкус... Осенних неспелых ягод.
Руки подгибаются. К щеке прижаться. На ухо, едва слышно:
- Я... всегда...
Тепло. Дыхание. Как дежавю - морозным узором на стекле. Леон моргает, прислушиваясь к стуку собственного сердца: быстро, четко. Кровь приливает к щекам и в низ живота. Возбуждение как после препарата, расходится внутри, поддевая, цепляя, заставляя обнять и притянуть ближе, с желанием почувствовать. Сильнее.
Взгляд в бордовые потемневшие глаза. Выдох в самые губы:
- Ты ведь мой, Робби?..
Гордон морщится. Так всегда – держит на расстоянии, не позволяя приблизиться и не отпуская. Как воздушного змея. На ниточке.
Роберт сжимает губы, чтобы не дрожали. Заставить себя произнести. Голова кружится от запаха Лео, близости Лео, внимания Лео… Лео-Лео-Лео…
- Тебе не нужно, чтобы я был твоим.
Не нужно... Слова - как холодные лезвия - отрезвляют и делают больно. Фергюсон молчит, смотрит в глаза серьезно, долго. А пальцы сильно стискивают ткань рубашки Робби.
Все просто решено одним за двоих.
Не нужно...
А кому нужно? Аллену?
Леон сглатывает, отпускает Гордона.
- Как скажешь.
Робби хочет врезать Фергюсону. Переубеди! Не отказывайся от меня вот так запросто! «Как скажешь».
Все это время Гордон ни разу по-настоящему не отказался. Оказывается – так просто. Не отводя взгляда, спокойно. Даже в лице не поменявшись. Робби хочется больше всего – коснуться мысленно, узнать – неужели, действительно, так легко? Внутри он тоже – холодный, отстраненный, равнодушный? Роберт смотрит в глаза. А потом бьет наотмашь, ладонью. Звук, смазанный, резкий, разбивает тишину.
Леон распахивает глаза. Дыхание сбивается, щека начинает гореть.
Не ожидал.
Касается заледеневшими кончиками пальцев покрасневшей кожи - словно обжигает. Эта пощечина как клеймо. Больно. И совсем не физически...
В чем причина? Они как будто разговаривают на разных языках. Не-по-ни-ма-ние. Или просто сам Фергюсон что-то не улавливает? От этого уже тошнит.
Я буду с тобой... Что тебе еще надо?
Но эти слова не слетают с языка. Перебивает писк коммуникатора Робби. Слишком громко. Свет маленького экрана отражается тусклым пятном на потолке комнаты. Как клякса.
Роберт оборачивается, удивленно смотрит на стол. Потом медленно сползает с Леона. Ноги подгибаются.
Ничего уже не будет… после этого. Ничего.
Роняет наушник, уговаривает себя собраться, ругается сквозь зубы. Встает спиной к Леону.
Отец. Нужно ответить. Как обычно. Не выдавая себя. Нужно, чтобы голос не дрожал. Нужно…
Все получается. На удивление тоже просто. Почти без усилий. Робби слушает, кивает, забыв, что его не видят. Потом отвечает негромко:
- Сейчас, - оборачивается, смотрит на Фергюсона. – Мы… - спотыкается, проглатывает это слово, как таблетку – необходимо. – Мы сможем прийти завтра, а не в воскресенье? У них там планы изменились…
- Да, - отвечает, даже не обдумывая.
Паршиво.
Гордон еще о чем-то разговаривает по коммуникатору, спокойно, ровно. Леон не вслушивается. Первая волна ссоры проходит. Как у них часто бывает... И опять осадок. Темный, вязкий и холодный. От него в животе сжимается. Неизвестность - дальше будет так же?
Поднимается с кровати и, мягко ступая по прохладному полу, подходит к Робби. Обнимает - осторожно, оставляя возможность отстраниться, если не хочется быть рядом. Снова настороженно - тепло.
- Мы можем больше... не ссориться? - спрашивает тихо, когда Роберт заканчивает разговор.
Пожалуйста...
Робби не знает ответа. Ему кажется, что время тянется и тянется. Но так не может быть, и когда-то должен наступить предел. Конец.
Гордон касается ладонью покрасневшей щеки Леона. Кожа горячая – яркое как при лихорадке пятно на светлой почти прозрачной коже.
- Прости.

Эмоции Оливии – тихое ничем не замутненное счастье. Лесное озеро, по которому не проходит даже рябь. Неподвижно сверкает в лучах солнца, проникающего сквозь кроны деревьев. Беззаботные искры, скачущие по воде.
Робби знакомо это чувство.
Нет, он даже не сканирует: все и так определенно и ярко. Настолько, что Гордона мутит, будто сладкого переел. Этот поток сложно контролировать, он забивает все, и через пятнадцать минут у Роберта начинает раскалываться от боли голова. Сосредоточенно глядя в свою тарелку, он пытается сосредоточиться на холодной, стройной, как геометрическая фигура, пустоте Мэдока.
- А завтра мы с Лив приглашены к Эштонам. У Китти помолвка.
Роберт перестает жевать и поднимает голову.
Эштонов он знает. Их старшую дочь прочили ему в невесты.
- Не рано ли?
Девчонка - одногодка Оливии. Мачеха торопливо отвечает:
- Ну, если любят друг друга, - Робби замечает взгляд, метнувшийся к Леону. От него тошнить начинает еще сильнее. Пожимает плечами.
- С эти не поспоришь.
- Она тебя не дождалась, Робби, - Оливия смеется, подмигивая брату.
- Ничего, у Эштонов есть еще младшая, - едва сдерживается, чтобы не добавить «у нее грудь больше». Но чувствует предупреждающий взгляд Мэдока.
Иногда Роберту кажется, что у отца чип. И его дар – читать мысли.
- Ей пятнадцать, - осуждающе замечает Оливия, но тут же замолкает.
Самый момент, чтобы замолчать. Потому что Робби хватит и этого для очередного оскорбления девушки. Леон молча касается пальцами бедра Лив - успокаивающе. Как будто мысленно говоря, что все хорошо. Не улыбается, только чувствует, что снаружи все спокойно и ровно, тепло, как и всегда было. Но за всей этой привычной оболочкой - жалость... И сердце бьется тяжело.
- Можно и остепениться, - все-таки выдавливает улыбку, глядя на Робби. Кусок в горло не лезет.
Не склеить. Никак. Что-то хрупкое, тонкое будто крошится под пальцами Гордона. А чем это «что-то» было вообще?
Нестерпимое желание сказать такое, что разобьет его вдребезги, до конца. Оборвать окончательно. Роберт беззвучно опускает нож на тарелку, тянется к бокалу с вином. Губы сводит.
- Мне все нравится.
Выдыхает медленно, делает глоток.
- А с чего это ты вдруг так заговорил? – притворно удивленно. – Или… вы тоже решили пожениться? Сестренка залетела?
Взгляды. Не больно. Пустота внутри. Абсолютная. Роберт приготовился – закрылся полностью, насколько можно. Как гусеница в коконе. Смотрит в глаза Леону. На остальных наплевать.
- А что? – усмехнувшись. – Я что-то не то спросил? Мы же одна семья.
Дышать больно. Иглы в легкие - от взгляда Робби, от его слов, от тона... Чашки звякают в секунду, проливается темными пятнами в блюдца чай через края. Оливия охает и сжимает пальцами руку Леона.
Сейчас сдерживать силу тоже больно. Почему так?
Тишина гробовая. Даже Мэдок молчит.
Фергюсон усмехается в ответ Роберту. Уже неважно, что будет после. Терпеть невыносимо.
- Что тебе мешает жить, Робби? - глядя в алые глаза.
Плохо. Так, что внутри Леонарда все дрожит, давит. И руки ледяные.
Страх?
Ненависть?
- Потому что я не понимаю. Извините.
Леон поднимается из-за стола.
Робби встает следом. Пока не разразилась гроза, Гордон торопливо накрывает сидящих как куполом: тишина, мягкая, ласкающая. Тсс… Сонная. Вот так. Приятно? Будто пыль – серебристые кристаллики, взметнувшиеся над столом, окутывающие… Сразу как убойная доза транквилизатора.
Виски пронизывает острая боль. Кажется, еще чуть, и сосуды лопнут. Кровь шумит в ушах, бешено пульсирует.
Предупреждающе пищит коммуникатор. Слишком близко. Превышение. Роберт моргает, касается кончиком языка верхней губы. Кровь. Из носа, наверняка. Тело слишком слабое.
И воздействовал, не успел подготовиться.
Для сидящих за столом произошедшее как мертвая петля: от мгновенной ослепляющей ярости к умиротворению.
- Пап, я возвращаюсь в Академию.
Из столовой – за Леоном. Ловит за руку уже у лестницы.
Мысли скачут. Завтра мы поговорим, выясним, все станет, как прежде. Как должно быть. Только двое.
И следом: признайся. Как прежде не будет.
Робби готов к тому, что Леон тут же приложит его о ступени, сломает, как куклу. Но прежде.
- Отпусти меня, Лео. Совсем отпусти. Это нужно сделать.
Холод. Из него тут же бросает в жар, и все равно кожа покрывается мурашками. Озноб.
Пальцы Робби – острые - сжимают сильно. И накатывает нежность вперемешку с болезненным, рвущим на лоскуты чувством. Дружба? Привязанность? Сердце колотится сильнее...
- Ты делаешь мне больно, - Леон говорит это спокойно и тихо. Устал. – Я не знаю, чего ты хочешь. Не понимаю, что с тобой творится. Но... - выдох. - Сейчас ты просишь... Если тебе будет лучше так, как ты того хочешь. Ради тебя же.
Фергюсон не смотрит ему в глаза. Только притягивает к себе, прижимается щекой к щеке...
- Люблю тебя, - шепотом. - И отпускаю.
Ослабить объятья, отстраниться. Слабая, но все-таки улыбка.
Как ты и хотел, Робби.
- Лив, пойдем наверх.

Непоправимое. Черта. Она - первое, что вспыхивает в мыслях Робби, когда он открывает глаза. Голова болит – разноцветные пятна плывут перед глазами. Солнце слепит. Вчера он даже окно не потрудился закрыть. Холодно так, что зубы стучат. Зато выветрился запах сигарет. Есть надежда, что Роберта не вывернет.
Гордон скользит взглядом по заправленной постели Леона.
Все будет хорошо. Они постоянно ссорятся. Ссорятся и мирятся. И Оливия, наверняка, успокоила Фергюсона, сказала, какой Робби ублюдок. А когда Леон вернется, Робби и сам это подтвердит. И извинится. Хоть сотню раз. Все контрольные сделает… И как только Аллен исчезнет вместе с видео – Гордон расскажет все. А может даже прямо сегодня.
Воскресенье. Их день. Ритуал – взять книги, выйти из ворот Академии, оглянуться на высокие темные башни, вздохнуть облегченно. А потом по городу: утреннему, сонному, забывшему о войне, купающемуся в спокойствии – через парк, к собору. Выслушать подколки Леона о том, что Бога нет, но если вдруг, и если Робби имеет с ним связь, то пусть попросит о том, чтобы Маккефри навернулся с лестницы, а тест отменили.
После душа расчесывается перед зеркалом, морщится от боли и нетерпения. Перед тем, как уйти, пишет на листке из блокнота, аккуратно сворачивает его в два раза и оставляет записку на кровати Леона.
Академия, непоколебимая, темная, как средневековая цитадель или замок мага из книг, остается за спиной.

Митчелл собирает вещи. Не торопится, хотя надо бы... Пока все спокойно. Время еще есть.
Глянув в окно, Крис присматривается. Точно. Роберт Гордон. Как обычно, в церковь?
- И почему этот ублюдок был мне настолько нужен? - вопрос в никуда. Аллен не сразу понимает, что произнес его вслух. Теперь у Эшли будет еще повод подкалывать насчет неприступности аристократа.
Крис фыркает. Улыбается. Зато Робби останется напоминание в шкафчике раздевалки... Слово сдерживать еще не разучился.
Я буду скучать по тебе, лапочка.
Эшли бросает быстрый взгляд на Аллена, продолжает разбирать книги. В РА большая часть вещей ему не понадобится.
- Ну… ты мог бы остаться.
- Не мог бы, - просто отвечает Крис.
РА - его дело. И бросить его только из-за Гордона... Разве это не смешно? Хочется смеяться, в самом деле, но тянет внутри. Вот-вот что-то порвется.
- Как же вы справитесь без меня? - дергает Эшли за прядку и подмигивает.
Скоро все будет, как надо.

В комнате как будто ничего и не изменилось. Но стоит Роберту переступить порог, он понимает, что это не так. Форма Леона на спинке кровати, покрывало едва-едва примятое, и записка исчезла. Запах – знакомый, от которого моментально в горле начинает скрести. Наверняка, только вернулся и в душ ушел.
Робби садится на кровать Фергюсона, начинает бездумно теребить рукав кителя. Он подождет. После прогулки и разговора чуть легче. «Роберт, лгать не нужно. Даже если очень тяжело. И молчать не стоит».
Все правильно.
Гордон вздрагивает, когда раздается звонок. Оливия. Будет мозги промывать? Может, и к лучшему. Перед ней тоже нужно попытаться извиниться.
- Слушаю, Лив.
- Почему? Робби, ты с ним разговаривал, ты точно что-то сказал ему. За что? Что я тебе сделала?
Девушка говорит быстро. С надрывом и с интонацией непонимания, обиды и слез. Всхлипывает и словно зажимает рот рукой:
- Он бросил меня! Бросил, Робби, - сдавленно.
Проблема таких разговоров для Гордона - он не может понять, что чувствует собеседник.
Нонсенс. Невозможно. Первый вопрос - «кто»? Но Робби тут же понимает всю его глупость. Леон. Больше некому.
«Почему?» Это она сама пытается узнать у него.
Холод – с ног вверх, до кончиков пальцев. Вакуум, сквозь который пробивается настойчивый писк. Экстренный вызов.
- Я перезвоню тебе, Лив.
Негнущимися пальцами переключает коммуникатор на вторую линию.
- Гордон.
- Пять минут назад террористы из РА нанесли одновременно удары по пяти точкам – на юге и юго-востоке города. В связи с этим объявляется мобилизация всех курсантов старше второго курса.
Вы должны немедленно явиться на сборный пункт номер один.
- Да, сэр.
Это не предчувствие и не догадка. Абсолютно точное, но от того не менее ужасающее – понимание. Роберт не позволяет ему оформиться в мысль или хуже того, в слово.
Но это не спасает. Все делают за него, когда час спустя объявляют, что остались неотмеченными двенадцать фамилий. А значит, в воскресенье утром Академию своевольно покинули курсанты, среди которых были Аллен, Митчелл и Фергюсон.

@темы: blind_mice, original

---

Тима «лишь сильнее сжимает зубы, умоляя небеса поскорее завершить этот акт» (с)

*прекращает грызть палец и смотрит на чистое окошко нового сообщения*
Здравствуй, дорогой дайри. Меня давно тут не было. Я очень соскучился. И хорошо, что ты не Дуся.
Выдался свободный денек, в который я опять нихера не написал, но решил посмотреть, что же пишут другие. Инвентарь взял как обычно - масло ДжонсонБэйби, салфетки и мой неисчерпаемый интерес.
Я попялился на гибкого дрочитбельного мальчика, растиражированного по дайри в ниипических количествах и, распаленный, пошел хлебать из литературного источника.
На мою беду - то, на что я наткнулся было опусом молодого, но подающего надежды автора, назовем его условно - Соска.
Соска настолько прекрасно управляется русским языком, что, попросив читателей указать ему на ошибки, впоследствии говорит замечательную вещь, кратко выразить которую можно в паре слов: «Спасибо, но исправлять не буду».
Но мы сейчас не об этом. Мы о другом прекрасном умении подающего надежды автора. О его умении приводить в тексте красивые фразы. Ох, как же я это люблю, честно... такие перлы.
«Пуговки сосков». Как вам? «Застегни мои пуговки сосков, милый, а то расстегнулись - холодно».
Чуть позже мы понимаем, что автор просто имел в виду новый вид одеждокожи, просто не указал в жанре - фантастика.
Но автор огорошивает нас своим откровением прямо посреди предварительных ласк:
«Выводил языком круги, цеплял зубами маленькие складочки кожи» Видимо к ним и крепятся пуговки соски.
Член главгероя тоже модифицированный. Потому что может не только стоять на тумбочке как будильник-часовой, на что нам намекают строки: «И там, где, налившись желанием, стоял член ***», но и вытворяет всякие акробатические номера, если вы заскучали во время прелюдии. «Член подрагивал, загибался к животу»
Тело мусчины будущего тоже приспособлено к жосской ебле в любой момент, ибо выделяет смазку по первому требованию.
«Никакой искусственной смазки. *** не признает ее. Только то, что предусмотрено природой» /Тут Тима отложил ДжонсонБэйби и пошел искать тазик/
А потом, при дальнейшем чтении, уже появился вопрос по поводу сексуального опыта автора.
«Собравшиеся капли скатываются в ручеек» Не сразу понятно, что речь идет о возбужденном члене, который выделяет смазку. Мне показалось, что бедный уке просто обосцался. А вот для Соски это, похоже, возбудительно, потому что он думает, что этой смазки может набраться целое ведро за один «акт». Похвально... Ну у каждого свои прихоти и интересы, я ничего против не имею, просто не надо настолько открыто выставлять свои фантазии в тексте. Мне, кстати, можно - у меня ручеек только в унитаз устремляется. Упс...
Мне хотелось давать автору лишь один вопрос: «Автор, а вы сосали?»
Но после следующего изящного пассажа все мысли о минете слились в подготовленный тазик.
«Затем вбирает в рот полностью, пока головка не упрется в горло, пока яйца не коснутся подбородка. Сегодня его слюна и не сдерживаемые белесые капли будут смазкой»
Копипастнул, перечитал и снова потянулся за тазиком.
И вслед за укешечкой мне захотелось сложить лапки и воскликнуть: «*** лишь сильнее сжимает зубы, умоляя небо поскорее завершить этот акт»
Автор внемлил и кончил.
Кончим и мы вслед за ним. Спасибо за внимание.

p.s.
я, конечно, все равно подрочил... ну упс Чисто чтобы удостовериться, что не стал импотентом.
Предлагаю и вам на всякий случай провериться.

Ну что? Встает?

@темы: нимайо, меня зовут..., video_&_music, дрочка

---

Приветствие!

от меня кто-то отписался, и я, кажется, догадываюсь, кто, но есть радость ) новенькая ПЧелочка.
kleslem, добро пожаловать.

@темы: приветствие, ПЧ

---

«Слепые мыши не видят западни», гл.11

Название: «Слепые мыши не видят западни»
Автор: [Chaos_Theory]
Вычитка: Motoharu (с 7 главы)
Рейтинг: R
Жанр: роман
Предупреждения: ust
Статус: в процессе
Размещение: по запросу автору

Глава_11

Всегда так будет: те, кто нас любит
Нам рубят крылья и гасят свет.
И мстит нам космос: уводит звезды
Туда, где людям дороги нет.
Агата Кристи

Роберт целует Криса медленно, будто пробует на вкус. Раскрывает губы языком, проводит кончиком по кромке зубов, потом толкается настойчиво и тут же отстраняется, чтобы легко, невесомо коснуться уголка рта. Переводя дыхание, смотрит со смесью нетерпения и любопытства – вроде, погляди, что я могу сделать с тобой. Касается пальцами подбородка, шеи, сдавливает, пока Крис не начинает задыхаться, тут же прижимается сильнее, стискивая коленями бедра Аллена.
- Гооордон... - голос хриплый, возбужденный. - Ты меня заводишь. Знаешь это?
Дыхание тяжелое, голова еще немного кружится от недостатка кислорода, плывет. Крис сглатывает, цепляет пальцами длинные волосы Робби, тянет вниз, заставляя запрокинуть голову. Голая шея - беззащитная, с тонкой кожей, под которой видны голубые полосы вен. Прижимается губами, прикрыв глаза. Мягко покусывает, словно оттягивая момент, когда можно будет впиться зубами в спелый сладкий фрукт. Вдыхает запах...
- Чувствую, - для Робби это важнее.
Дело не в эмпатии. Вернее, не только в ней. Ощущает кожей. Словно оголенный нерв – остро, болезненно и сладко. На языке вкус виски, дыма и поцелуев Криса. Роберт касается пальцами своих припухших ноющих губ. Обнимает Аллена за шею, целует в висок. Шепотом, не отстраняясь:
- Как никто другой не возбуждал? – смеется, проводит языком по солоноватой коже.
Крис выдыхает, прижимает Робби к себе, проводит ладонью по его спине.
Так - никто. Сильные ощущения, будто кристально чистый наркотик, растворяются в крови, делают ее горячей. Плавленое стекло. Легкость и эфемерное ощущение неправильности - как следствие.
- Не могу понять, почему ты до сих пор здесь, - Аллен скользит пальцами по позвоночнику, ниже... сильно надавливает между ягодиц, медленно гладит. - Не в том смысле, что со мной, а... именно здесь, рядом с правительством. Ты же многое можешь.
Гордон, обхватив запястье Криса, останавливает, смотрит, нахмурившись:
- Я здесь, потому что это мое место.
Толстые пыльные тома истории. Причастность. Что бы Роберт ни делал - главное, он всегда помнил о существовании границ и страже, который наблюдает, чтобы ты их не переступил. Гордон никогда не смог бы ответить, кто этот цензор, более того – где он? Внутри самого Робби или над ним, как Бог или призрак… возможно, даже матери. Он знал одно – обмануть его невозможно. Иначе последует расплата.
- Разве ты не здесь?
- Сложный вопрос... - Крис улыбается, послушно отстраняет руку, но тут же сжимает пальцами член Гордона. - Но, если отвечать прямо, я не здесь.
Объяснения «что к чему» могут занять слишком много времени. И еще нужно правильно все пояснить, чтобы Робби не кинулся сразу же сдавать террориста в руки правительства.
Возбуждение мешает думать. Не считая опьянение.
- Ты многое знаешь о РА?
Сквозняк. С окна по голой коже спины шершавым ленивым языком. Словно издевается – не твой день, Гордон. Не твой… Просто - не твой.
Робби спихивает руку Криса, поднимается рывком.
- Мне наплевать на РА.
Торопливо поправляет одежду. Холодно. Хватает китель, рукой никак не может попасть в рукав. Так наивно было думать. Робби останавливается, смотрит на Криса.
- Но мне не наплевать на… Аллен, ты убил мальчика?
Крис поднимается с пола. Тишина сейчас давит невозможно тяжелым грузом.
Неверная стратегия...
- Нет, не я, - отряхивает брюки от пыли, смотрит на Гордона. – Но эта мера была вынужденной.
Сложно. Попытаться объяснить: то, что сейчас происходит - всего лишь мелочь по сравнению с тем, что скоро будет - значит, наткнуться на непонимание и явное несогласие со стороны Роберта. А это Крису не нужно.
- Мы смотрим в будущее, - уверенным голосом. - Можешь понимать это, как тебе угодно, но каждым своим действием мы показываем, что все ваше правительство – только одно название. Мы сильнее, и наша власть будет правильнее. Будет свобода, Гордон. Без рамок и каких-либо ограничений.
Обман. Робби сцепляет пальцы с силой, только чтобы перекрыть саднящую боль внутри. Она, как юркий нетерпеливый зверек, ворочается, царапается. Игнорировать. Чтобы принять единственно верно решение. Кусает губы, смотрит в окно, мимо Криса – дымчато-синий шлейф облаков кутает луну, иглы света прожекторов путаются в них, теряясь, растворяясь во тьме. Несколько секунд. Гордон поворачивает голову.
- Надеюсь, ты понимаешь, что я должен буду сообщить?
- Понимаю. Только... захочется ли тебе подставлять таким образом своего дружка?
Аллен говорит это спокойно, словно закидывает крючок в мутную черную воду. Нельзя понять, есть ли там рыба, пока леска в руках не дернется. И здесь так же - клюнет ли Гордон на такую уловку?
Робби смотрит на Криса, склонив голову к плечу, настороженно и холодно:
- Причем здесь… Фергюсон, верно? Ты о нем говоришь?
- О нем, лапочка, - улыбка. - Прости, конечно, что обломал тебе такой сюрприз, но иначе ты не остановишься, верно?
Сердце Криса начинает сильно колотиться. Предвкушение и чертов страх, что все сорвется, - это пробивается. Не удержать. И ревность... Горячая, острая.
- Не хочешь быть вместе с ним?
- Знаешь… Аллен, - обида. И сожаление - почти поддался. Так близко. И даже жаль, что придется остановиться. - Тебя не касается, чего я хочу. То, что сейчас произошло или почти произошло, не делает тебя близким мне, другом или кем-то еще. Мой ответ – нет. И тебе не стоит шантажировать меня тем, что это заденет Леона. То единственное, в чем я уверен абсолютно – он не пойдет за вами. Он не может быть связан с РА.
Робби смотрит на Криса, стараясь не думать о том, что внутри все дрожит, и о том, что он страшно замерз и хочет… куда-нибудь. Где не будет ни Леона, ни Криса. Пустота.
- Что-то еще… киса?
Холодно. Аллен только сейчас ощущает, как же тут на самом деле холодно - ветер и ночной воздух оплетают, вымораживают.
- Да.
Самое главное - оттянуть время. Дать возможность РА закончить то, что начали здесь. До воскресенья.
Это край. Но стоит ли... ради этого...
Крис притягивает Робби к себе, обнимает сильно, даже не намереваясь отпускать. Потому что так теплее. И Роберта хочется касаться - ощущать.
- Побудь со мной еще немного, - просьба получается тихой.
Больно. Робби чувствует – это уже не царапающий зверек, шипы, вспарывающие изнутри. Голос внутри монотонно диктует, словно инструкцию зачитывает – необходимо немедленно арестовать, разбудить директора, военных, набрав всего лишь комбинацию клавиш на коммуникаторе. Но вместо этого – касается кончиками пальцев щеки Криса.
- Зачем? И сколько это «немного»? – злости нет, только сожаление и усталость. Слабость, возможно. – Я знаю, что должен сделать. В меня напихали предписаний на все случаи жизни.
- Ты никогда не хотел пойти вразрез правилам, а, Гордон? - так же тихо спрашивает Аллен, утыкается лбом ему в плечо. - Сделать то, что хочется, а не то, что должен.
От собственных слов становится паршиво.
- Сделать так, чтобы тебя запомнили не на страницах книг или электронных файлов, а... чтобы ты остался в памяти человека. Знаешь... мне бы очень хотелось, чтобы ты меня не забыл, - прижимает к себе крепче.
Чувства Криса, хлынувшие через край – Робби кажется, вот-вот и он задохнется в них. Не хватает воздуха. Они душат ледяными пальцами. Жадно, требовательно и при этом отчаянно больно, выбивая почву из-под ног. Гордон обхватывает Криса за шею, притягивает к себе.
- Ты не понимаешь. Я принимаю эти правила, потому что так хочу. Таково мое желание.
Поставить стену, плотину, которая перекрыла бы бешеный поток, который путает, смешивает свое и чужое. И Робби кажется, что он снова в лаборатории в первые дни обретения дара, когда еще не умел фильтровать, отделять и контролировать. Стихия.
- И если ты уйдешь… если тебе позволят уйти, это, - Роберт касается пальцем виска Криса, - перестанет тебя мучить. Не так уж и сладко… чувствовать.
Все. Больше не остается слов. У Аллена нет желания говорить что-либо еще, пытаться убедить, попросить помочь. Это как последние минуты перед концом света. Затишье... Последние фразы, слетающие с губ на вес золота. Их нельзя взять назад.
Лишь только... Дыхание касается кожи, и шепотом:
- Я люблю тебя. И... я буду чувствовать это всегда.
Роберт замирает. Слишком. Зачем? Сделать все, чтобы заставить уйти? Это не поможет. Гордон поворачивает голову, осторожно поверхностно сканирует. Пальцы немеют. Остро, больно – будто о лезвие в кровь. Не врет.
Робби пожалеет. Наверняка. Но пока он, зажмурившись, цепляется за плечо Криса, позволяет вырваться словам:
- Не уезжай.
Мы все исправим. У нас все… может быть.
- Я... - Аллен облизывает губы, ослабляет объятья, давая Робби возможность отстраниться, если тот захочет, - не могу.
Подходит к черте. Чувствует, что либо сейчас, либо никогда. Дорожки расходятся, и не должно остаться возможности вернуться. Потому что нельзя...
- Знаешь, - улыбка получается кривой, Крис давит в себе эмоции, - мне нужно время, чтобы уйти.
Робби самому страшно от своей готовности перечеркнуть все ради сомнительной возможности…
Понимание – скажи Крис сейчас, «да, останусь», Гордон сделает возможное и невозможное, чтобы связь Аллена с РА никогда не всплыла.
Нужно вызвать директора. Пальцы в кармане нащупывают коммуникатор.
- До понедельника, Аллен?
Спокойствие. Абсолютное. Как невесомость: ничего не давит, не притягивает. Крис смотрит на Робби - уже не как на желаемое и необходимое... Теперь он враг, тот, кто может помешать, испортить все планы Армии.
И «я тебя люблю» - это всего лишь уловка. Ведь так? Все для того, чтобы было время и возможность на завершение операции. Тем более, оставаться не имеет смысла.
Болезненно тянет внутри. Оправдания «во благо».
Но Гордон этого не узнает.
- Ты же не сболтнешь о моей тайне раньше? - насмешка в голубых глазах. - Если тебе важна репутация, аристократ.
Робби смотрит на Криса непонимающе. Слишком резкий переход, из жары в холод – голова кружится от того, что происходит.
- О чем ты? Я не делаю ничего, что могло бы…
Вкус тающего льда на языке. Ненависть.
- Не делаешь? - Крис тихо смеется и подходит к стене. - Судя по этой записи... - осторожно вынимает коммуникатор из щели между камнями, - ты сделал уже достаточно.
Щелчок кнопки - остановка записи.
- Ты же не думал, что все будет держаться только на твоих словах?
- Я…
Сказать нечего. Горло Робби сжимается, ни слова не вытолкнуть. Первая мысль ни о карьере или репутации. О Леоне. Стыд и яркая, вспышками, злость. Катастрофа, которую он предчувствовал, уже случилась. Здесь и сейчас. В тот момент, когда он поверил.
- Мать твою, Аллен... Какого черта, ты, ублюдок…
Взять себя в руки, думать. Не получается, с языка срывается другое:
- Нашел повод для шантажа? Таковы методы РА? Правда? Свобода? Даже твое любительское порно не заставит меня вляпываться в твою грязь.
- Ты же за свое гнилое правительство. А на войне все средства хороши, верно, Гордон?
Крис вздыхает и достает сигарету. Главное, чтобы пальцы не дрожали...
- Просто... это мера предосторожности. Вдруг ты захочешь сразу же наведаться к своему папаше и нажаловаться на меня, а то и на всю РА? Я не могу так рисковать. И... - закуривает, смотрит на Робби с улыбкой, - вряд ли тебе захочется, чтобы эта запись досталась твоему дружку.
Леон. То, чего Робби боится больше всего. Взгляда Леона. Осуждения Леона. Молчания Леона. Глухая пустота. Ловушка, из которой не выбраться никак. Стены, призванные защищать, сейчас не позволяют дышать.
- До понедельника я слова не скажу, - голос тихий, неуверенный. Взгляд – на Криса. – Удали запись, пожалуйста.
Эти изменения... пугают. Аллен чувствует, словно в животе все промерзает. Сигаретный дым царапает горло.
- Я удалю ее в понедельник. Точнее, я оставлю коммуникатор тебе, чтобы ты сам решил, что ты хочешь сделать с этой записью, - снова усмешка.
Но... как же холодно.
- Твоя судьба в твоих руках, лапочка, - окурок летит за перила балкона бледным огненным светлячком, Крис поднимает с пола бутылку Джеймсона и идет к лестнице мимо Робби. Останавливается, нежно улыбается, обернувшись, а внутри все обрывается. - Ты так жалок, Гордон.
Заслуженно. Робби закрывает глаза, пытаясь сдержать рвущуюся ненависть. Нельзя. На сегодня достаточно необдуманных поступков.
- Обещаю – я найду тебя и убью, Аллен.
Тихо, но достаточно для того, чтобы его услышали.
Пути к отступлению отрезаны. И Крис почти что слышит, спускаясь по лестнице, как с тяжелым грохотом из земли вырастает стена - между ним и Робби. А от мыслей, что все идет так, как нужно, хочется пустить себе пулю в висок.

В комнате тихо и темно. Белеют в сумраке постели. Пустота. Кажется, что ничего не изменилось. А как на самом деле? Робби останавливается возле кровати Леона. Одеяло натянул аж до носа, на подушке длинные серебристые пряди. Как обычно. Как вчера или за год до этого. Хочется коснуться, но Роберт только невесомо проводит пальцами по волосам, отворачивается.
Скребется все сильнее, подступает к горлу, - не выдержит. Знает, что не выдержит. Жалок и слаб. Твоя правда, Аллен. Стаскивает одежду и ложится на холодные простыни. Чтобы только уткнуться носом в подушку и забыть, что он взрослый и что нужно думать, прежде чем делать. Что он Гордон. Всхлип. Впивается пальцами в край одеяла, ладонью накрывает рот. Нельзя. Непозволительно чувствовать боль.
Шорох постельного белья - Леон упирается коленом в кровать и ложиться рядом с Робби. Молчит. Не время спрашивать, когда плохо настолько, что Фергюсон ощущает это, даже не будучи эмпатом. Подтягивает одеяло, укрывая, прижимает друга к себе, касается губами влажной от слез щеки.
- Тише...
Только хуже. От того, то Леону ничего не нужно знать, чтобы быть рядом. И от жуткого, до тошноты отвращения к себе. Хочется признаться в своем предательстве, но Робби лишь стискивает ладонь Фергюсона, повторяет:
- Прости. Прости меня, пожалуйста. Прости.
Лео только прижимает его к себе сильнее. За что? Это не имеет значения... Фергюсон простит ему все.
И догадка - это из-за Аллена. Острая и ледяная, как замерзший осколок стекла, впивается под ребра.
- Спи, Робби, - тихо. - Не плачь. Я все тебе прощаю, только, пожалуйста, не плачь.

В кабинете пахнет стерильной чистотой, химией и лекарствами. Этот запах всегда вызывает у Митчелла неприятные воспоминания.
Эшли с самого начала понимал, что его рано или поздно вызовут. Вполне логично - других зацепок нет. Но теперь это уже не имеет никакого значения. Теперь все - вопрос времени.
Оба здесь. И Гордон подрастерял всю свою спесь, выглядит хреново. Митчелл не знает, что там ему сделал Крис, но… «время до понедельника есть» - слова Аллена. И, видимо, это время им эмпат не за просто так подарил.
Эшли смотрит на Фергюсона.
- Я согласен на обследование. Добровольно. Но без него, - кивок в сторону Гордона. – Я ему не доверяю. Знаешь ли…
Пауза. Многозначительная. Митчелл уверен, что парень его понял. Прямо-таки прочитал между букв имя Аллена. Потому что перевел взгляд на друга и покорно кивнул:
- Я выйду, Лео.
Леон выдыхает, провожая друга взглядом. Ему нужно прийти в себя.
- Не уходи далеко, Робби.
После того, как дверь мягко закрывается, холодно бросает, даже не глядя на Митчелла:
- Раздевайся.
- Совсем? – приподняв бровь, насмешливо интересуется Митчелл, расстегивая китель. – Что, плохая ночь? С другом поссорился? - кивает на дверь. – Или он тебе сообщил про них с Алленом?
Тянет галстук, не отводя взгляда от Фергюсона. Пока никакой стратегии, лишь попытка найти больную точку.
Леонард только цыкает, не желая поддерживать этот разговор. То, что во вчерашнем происшествии замешан Аллен, и так понятно. Больше некому. Но Митчелл - один из самых последних людей, с кем бы Фергюсон начал откровенничать. Если бы вообще начал.
- Рот закрой. И раздевайся быстрее.
Эшли послушно снимает брюки, кидает их на спинку стула и вытягивает перед собой руки, демонстрируя их Леону.
- Не злись, Фергюсон. Не я его забираю. Крис. Совсем. Так, что ты никогда не увидишь больше.
Эти слова... о том, что забирает... Леон сжимает запястья Эшли, проводит пальцами по тонкой полупрозрачной коже - нет следов. Один только тонкий шрам как от ожога - на предплечье около локтевого сгиба. Как раз там, где обычно находится личный номер каждого человека, в организм которого вживлен чип.
- Ты заткнешься? - цепляет светлые волосы, приподнимая, разворачивает парня к себе спиной.
Этот шрам тоже никуда не делся. Но больше на шее нет никаких отметин.
Леон тут же пробует воздействовать силой... Осторожно... и снова сквозь. Даже не задевая Эшли.
Вспоминает встречу в раздевалке, проводит подушечкой пальца по позвонкам, при этом сжимает волосы Митчелла в кулак, не давая возможности вырваться.
- Скажи, что у тебя есть чип. И что он активен. Я же это чувствую.
Эшли смеется, подается назад, касаясь лопатками груди Леона, послушно запрокидывает голову.
- Сколько рвения. Для чего? Они впихнули в тебя эту хрень, но только для того, чтобы тут же поставить рамки, ограничить силу. Тебе нельзя даже ударить меня как следует, чтобы об этом тут же не узнали и не наказали тебя за несанкционированное использование дара, - трется спиной. – Ты бесполезен. Не можешь даже его остановить.
Фергюсон, правда, хочет ударить Митчелла, чтобы тот уже заткнулся. Но вместо этого в памяти как острой раскаленной иглой выжигаются слова Робби. Он извинялся за то, что... уходит к Аллену?
- Ограничения в целях безопасности, и ты это знаешь. А бить я тебя не собираюсь, можешь с такими предпочтениями обратиться к своему приятелю, - холодно. К чему, вообще, этот разговор?
- Хочешь узнать, кто убил паренька? Я познакомлю.
Рискованно. Слишком откровенно, раскрывается – Эшли понимает. Но так же и то, что по-другому ничего не добьется. Тянется за рубашкой, давая обоим понять, что это обследование бессмысленно.
- И он ответит, почему это сделал. Первая жертва, необходимая, чтобы другие стали счастливее. Пойдем с нами? Со мной, Алленом и Робби, - намеренно называет по имени, так, как никогда не называл, выделяя. – Что тебя здесь теперь держит?
Тишина. Такая глубокая, что отдается звоном в ушах. Леон сглатывает, а мысли - четкие, яркие - хаотично переплетаются, перебивая друг друга. Убийство, мальчик, расследование, Академия, нестыковки в деле... Все в одну, сплошную прямую линию.
- Ты и Аллен...
Все сходится.
Если сила не действует только на Митчелла, то в остальном чип должен быть работоспособен: за рубашку, резко цепляя ее словно крючками, к стене – прижимая парня, не позволяя ему двинуться с места хотя бы так. Сердце Фергюсона бьется ровно, но вот-вот сорвется на бег.
Эшли же совсем мальчишка... И уже участвует в операциях Армии.
Но при чем здесь Робби?
- Он не пойдет за вами, - глядя в глаза Митчелла.
Больно. Эшли не отводит взгляда.
- Почему ты так уверен? Потому что он не сказал тебе? Может, Гордон настолько хочет избавиться от тебя, что готов идти в РА, - губы кривятся в усмешке. Эти слова не для дела, это просто… личная прихоть.
Леон сильно сжимает пальцами подбородок Митчелла - до темных пятен на бледной коже. Цедит слова сквозь зубы:
- Думаешь, его может привлечь сброд ублюдков?
Гордон никогда бы не перешел на сторону Армии. Леон знает это. Знал... Теперь сомнения. И снова - в памяти - слезы Робби и просьбы простить его. Внутри все обрывается, пальцы леденеют. Становится больно, трудно дышать - как будто вокруг легких полиэтиленовая пленка.
- Чем? - тихо.
Митчелл чувствует сомнение. Оно едва заметное – так, легкое движение воздуха. Но сейчас и это победа. Отцепляет от себя пальцы Фергюсона, тянется к брюкам.
- Не знаю. Сам подумай. Вы же с Гордоном друзья хрен-знает-сколько-лет.
Быстро одевается, проводит ладонью по волосам.
- Я могу сдать кровь. Анализ покажет, что да, я делаю инъекции. А во всех личных делах у меня записано, что чип неактивен. Это докажет тебе, насколько продажно правительство, которое ты так защищаешь?
Разговор окончен. Почти.
- Мы уходим в воскресенье. Подумай.
Леон смотрит на закрывшуюся за Эшли дверь медкабинета. Ощущение - балансирует на неустойчивом выступе скалы. И за короткий срок нужно выбрать: либо идти назад в готовую вот-вот разрушиться пещеру, либо вниз.
Хотя еще неизвестно, что там его ждет.

@темы: blind_mice, original

---

Приветствие!

Denver_Frost
manera negra
Иллуми
Эйджи
вы у меня были выделены красненьким ^^
привет вам.
проходите, располагайтесь устраивайтесь...

@темы: приветствие, ПЧ