X-files II

Давно меня не было... кхм.
Продолжаем знакомиться с мальчиками-девочками ^^

Алексис

Волосы светлые, короткие.
Глаза голубые.
Рост: 190
Дар: иллюзии
Д.р.: неизвестно
Возраст: 27-28
Семья: нет

Оливия Гордон

Волосы рыжие, длина до лопаток.
Глаза карие.
Рост: 171
Д.р.: 05.03
Возраст: 19
Курс: третий
Семья: отец - Мэдок, мать - Хелена, брат (сводный) - Роберт

Хелена Гордон

Волосы рыжие, длина до лопаток
Глаза карие
Рост: 173
Д.р.: 18.12
Возраст: 41
Семья: муж - Мэдок, дочь - Оливия, пасынок - Роберт

@темы: заметки_на_полях, blind_mice

---

Приветствие!

Prokopyan
приятно видеть. извиняюсь, что с таким опозданием приветствую, времени не было ><
располагайся )

(c)Miwa Shirow

@темы: приветствие, ПЧ

---

«Слепые мыши не видят западни», гл.10

Название: «Слепые мыши не видят западни»
Автор: [Chaos_Theory]
Вычитка: Motoharu (с 7 главы)
Рейтинг: R
Жанр: роман
Предупреждения: ust
Статус: в процессе
Размещение: по запросу автору

Глава_10

И на запах,
Твой четкий свежий запах.
Будешь мой. До рассвета еще будешь мой.
Чичерина

Лео чувствует, что не прав. Когда совсем успокаивается, жизнь снова возвращается в привычное русло - без злобы на неосторожно сказанные Робертом слова. Хотя осадок остается, но это... стоит признать, что Фергюсон ближе к Робби, чем к Оливии. Еще с того самого момента перестуков через стенку между палатами. Можно было уже тогда сломать силой эту хрупкую перегородку, которая отделяла их друг от друга.
Почему не сломал?
Потому что даже не думал об этом.
Леонард ежится от холода, касаясь спиной замерзшего оконного стекла - тонкая ткань рубашки не согревает. Соскальзывает с подоконника и смотрит на Робби, пока тот пролистывает файлы по РА. Серьезный... Сейчас похож на своего отца.
Хочется почувствовать его рядом... Тихо обходит стол и встает за спиной Гордона. Наклонившись, упирается ладонями в край стола, рядом с ноутбуком. На экране высвечивается информация: статьи о терактах, фотографии, электронные версии личных дел тех, кого поймали. Но у всех - жирным шрифтом возле фотографии - дата смерти. Никто не остался в живых.
Леон выдыхает и мягко опирается подбородком о макушку Робби, пробегая глазами по строчкам.
- Может, их натаскивают? Чтобы они без сомнений могли совершить самоубийство если их поймают.
- Может, их специально не оставляют в живых? - Робби задумчиво покусывает кончик ногтя. - Берут от них все, что нужно, и уничтожают.
Ссора осталась в прошлом. Можно вовсе забыть, мало они, что ли, ссорились раньше. Так - никогда, - напоминает ехидный внутренний голос. Злость была настоящей. И обида. До сих пор осталась мутным осадком. Он уляжется. Может быть.
Робби тянет Леона за прядку.
- Мы можем проверить Митчелла на следы инъекций.
Если в файлах ошибка, и чип активен, то мальчишка должен принимать лекарство.
- Тогда надо будет осмотреть его с ног до головы, - Фергюсон тоскливо смотрит на фотографию молодого парня из какого-то личного дела. - А если ему это не понравится, он будет сопротивляться. Придется удерживать как-то иначе.
Кто-то может противостоять телекинезу. Неприятно... Это угнетает. Но, следовательно, и чип работает, только стоит удостовериться в этом полностью.
- Сами проверим? Или доверим это дело кому-нибудь из врачей?
- Хочешь увидеть голого Митчелла? - Робби смеется, закрывая папку с данными. - На самом деле, препарат выдается строго в руки, только одна доза. Если бы Митчелл его брал, это было бы зафиксировано в личном деле.
Паутина. Тянешь одну нить и тут же вляпываешься в те, что не заметил сразу. Слишком мало времени.
- Проверим завтра? – предлагает Гордон. - Кстати, об инъекции...
Как же это достало.
Леон соглашается, смотрит на часы. Самое время. Связывает волосы в хвост и кивает другу на дверь. Опять в лазарет, снова ровно отмеренная доза и стерильные шприцы. Подпись, и усталое, мысленное «подавитесь».
Вечер. Темный и холодный. Город за окнами словно из грязно-синего стекла с острыми краями. Только тронь, и сразу капли крови на пальцах.
В комнате теплее, чем в коридорах Академии. И только пятно света от монитора ноутбука мягко ложится на спинку стула и обе кровати.
- Сам? Или помочь? - Леон снимает колпачок с иглы.
Роберт собирается привычно кивнуть, но в последний момент останавливается. Пора справляться самому.
- Сам.
Гордон забирает шприц, садится на кровать. Какая нескончаемо длинная неделя.
На кончике иглы прозрачно мерцает капля. Что будет, если пропустить хоть одну инъекцию? Как долго протянет тело без поддержки, прежде чем его уничтожит дар? Робби бросает взгляд на Леона, сосредоточенно закусывает губу.
Фергюсон вздыхает, замечая растерянность друга, и садится рядом с ним.
Решил справляться сам, но не знает, как. Слишком много времени прошло с тех пор, как Гордон самостоятельно делал инъекции. Это можно исправить: тело помнит.
- Смотри, - Леон цепляет штаны Робби за пояс, чуть стягивая и оголяя бедро. Шприц не забирает, просто обхватывает кисть пальцами, направляет. Игла мягко входит под кожу.
Роберт глотает детское обиженное «Без тебя смог бы», ложится на кровать, обняв обеими руками подушку, наблюдает за тем, как Фергюсон быстро вводит себе препарат. В голове шумит. Образы, звуки, цвета – составляющие эмоций. Вернее то, как Робби видит их. Гордон пропускает их через себя, не задерживая – только не сейчас. Усталость. Глаза закрываются. Возбуждение на этот раз терпкое, как выдержанное вино. Кровь приливает к лицу. Душно. Но встать и открыть окно сил нет.
Первый раз в тринадцать лет Роберт просто не мог сам справиться со шприцем: пальцы дрожали. Тогда Леон и задал тот же самый вопрос: «Сам или помочь?»
Робби смотрит на полоску кожи, белеющую между низом футболки и приспущенными штанами Леона. Светлая, кажется, мягко сияет изнутри. Только нужно заставить себя отвернуться. Или хотя бы закрыть глаза.
Леон ловит взгляд Робби, оборачиваясь. Сердце с гулким стуком начинает перегонять кровь быстрее. Упирается ладонью в кровать, соскальзывая на пол перед Гордоном. Хочет сказать что-нибудь, но ничего не приходит на ум... Просто смотрит, в который раз стараясь не зацикливаться на побочном действии препарата.
- Робби, - тихо, облизывает сухие губы, - знаешь... если произойдет что-то, катастрофа, о которой ты тогда говорил, - отчего-то становится тоскливо, - мы справимся.
Улыбнувшись, Фергюсон убирает выбившуюся прядь за ухо и проводит пальцами по щеке Роберта.
- Просто… - Гордон ловит ладонь Леона, сжимает легко.
Много слов. О том, что нужно что-то делать и немедленно, иначе не получится сохранить то, что у них есть. Хочет сказать, что тогда в лаборатории, когда еще и лица Лео не видел, только услышал негромкий стук в стену, разделяющую их палаты, понял, что справятся. Вместо этого касается губами запястья, тонкой кожи, под которой торопливо бьется пульс. И от этого поцелуя у самого сердце подпрыгивает к горлу.
- Я знаю.
«Не имею права портить тебе жизнь». Робби мягко улыбается.
- Хочешь, забьем на все и завтра съездим в Женскую Академию?
Больно так, что дышать сложно. И отпустить Леона не получается, поэтому Гордон говорит, прижавшись губами к запястью, едва-едва пахнущему чем-то горько-сладким, свежим.
- Хорошо... - выдыхает Леонард, чувствуя, как по коже пробегают приятные мурашки от этого касания. - Давай съездим. На меня давит вся эта атмосфера.
Не отнимает руки - нужны прикосновения Робби. Любые. Задумчиво накручивает черные пряди на пальцы. И решается задать вопрос...
- Сегодня тоже уйдешь? - не смотрит в глаза, изучает взглядом рисунок шва на покрывале.
Гордон думает о том, что хорошо было бы ответить «нет», забраться под одеяло, обсудить все на свете, а потом спокойно уснуть и проснуться в мире, в котором нет Оливии, Аллена, мальчик не убит, мама не умирала, в теле нет чипа, а они сами совершенно обычные.
Или если бы не было лаборатории, он никогда не познакомился бы с Фергюсоном? Робби выдыхает, позволяет этим ощущениям от другого, придуманного мира коснуться Леона – темно-фиолетовое, спокойное, теплое, как летние сумерки.
- Мне нужно, Лео.
- Ясно, - Фергюсон прикрывает глаза, наслаждаясь мягким гармоничным спокойствием. Хочется сказать - останься и никуда не ходи. Но зачем останавливать? Если Робби что-то... необходимо, пусть.
Главное, чтобы был с ним.
- Надо еще раз просмотреть информацию по РА, - Леон все-таки отстраняется. И словно кто-то дергает нить - пульс сбивается.
Препарат расходится по телу вместе с кровью, требуя действия, обжигая изнутри. Роберт, приподняв бедра, быстро натягивает штаны и тут же обхватывает друга за шею, удерживая.
- Нет там ничего. Совсем. Скука и общеизвестные факты, - смеется, съезжая с кровати, не отпуская ни на минуту Фергюсона. – Наша страна сотни лет борется за свободу, а ничего нового так и не придумали.
Ойкает, скатившись на колени Леона, заканчивает серьезно, глядя в почти прозрачные, спокойные глаза:
- Просто смена власти. Одни цепи поменяли на другие. Что есть эта самая свобода, а?
Тяжесть на бедрах, тепло - приятно. Леонард улыбается, чуть приподнимает Робби, усаживая удобнее. Обнимает, чувствуя, что сердце все еще быстро бьется о ребра.
- Возможно. А может, у них какие-то свои методы. Особый план... - задумчиво смотрит на лицо Гордона, взглядом по лбу, линии носа, покрасневшим скулам и губам. - Надоели эти цепи, и они просто пытаются их разорвать. Только... уже давно и пока что безрезультатно.
Проводит пальцами по спине, задирает футболку Роберта и забирается под нее ладонями.
Робби улыбается, предупреждая:
- Только не щекотать!
Уютно и правильно. Подается вперед, ложится на грудь Леона, чувствует щекой, как бьется сердце. В такт дыханию. Гордон закрывает глаза, цепляет длинную серебристую прядку, задумчиво пропускает ее сквозь пальцы.
- Что если свобода не во внешних проявлениях? А может быть… может быть, свобода в том, чтобы снести эту стену на хрен? Ну и пусть там пустота и смерть.
Кожа покрывается мурашками от прикосновений, и в животе разрастается горячее, обжигающее…
- Опасно, - Леон прижимается щекой к макушке Робби. - Те, кто сейчас живет около стены, вряд ли будут рады виду на пустыню. А если кто-нибудь из малолеток додумается сбегать на проверку? Со стеной есть защита. Хоть и такая банальная...
Хорошо... Вот так. Рядом, близко. Мягкое спокойствие обволакивает, заставляет Фергюсона улыбаться. И тепло - внутри - словно разрастается пульсирующий комок света.
- Кажется, я возбуждаюсь, - скулы Леона тут же краснеют.
Брови Робби удивленно взлетают вверх, он даже приподнимается, глядя на друга. Горло словно сжимает тисками. Первый порыв – отпрянуть, не потому что стыдно или пугает – потому что, кажется, что это он, Роберт, снова сделал что-то не так. Пальцы легко тянут за прядку, распутывая. Во рту пересыхает моментально, каждое слово, с трудом, едва слышно:
- И что… нам с этим делать?
Леон замечает, что Робби немного нервничает. Черт... Вот не вовремя всякая хрень с языка слетает...
- Нам? - смотрит на друга, чуть улыбаясь. – Не стоит беспокоиться. Я попробую один с этим что-нибудь сделать, - подмигивает, отстраняется и аккуратно ссаживает Гордона со своих колен.
Робби замирает, опускает голову, позволяя волосам скользнуть вперед, закрывая горящее лицо. Стыдно до жути, невыносимо, не вздохнуть. Больно – реально, физически. Металлическая перекладина кровати ледяная, впивается в кожу, обжигая холодом. Дрожащими пальцами касается живота, морщится. Двусмысленность его вопроса, и ответ Леона…
Держаться. Сохранять лицо при любом раскладе. Правила-правила-правила. Гордон осторожно беззвучно выдыхает, убирает с лица волосы, кончики губ растягиваются в улыбке.
- Приятного… вечера…
Поднимается, сдергивает со стула китель и выходит, мягко притворив за собою дверь.
Лео еще несколько секунд сидит на полу комнаты. Сильно кусает губу и приходит в себя, только почувствовав привкус крови на языке. Отрезвляет.
Побочное действие препарата закончилось.

Приглушенный свет. Звуки шагов где-то в коридорах отдаются эхом от каменных стен. В столовой пусто и тихо. Крис вертит не подкуренную сигарету King’s между пальцами - табак ссыпается с кончика на блестящую поверхность стола. Смотрит на Эшли.
- Хватит жрать, - почти равнодушно, но Аллен улыбается, глядя на то, как парень уплетает выпечку.
- Отвали.
Голос гулко разносится по пустому залу, Митчелл понижает голос почти до шепота.
- У меня молодой и растущий организм, который ты периодически истощаешь, между прочим. - Эшли тычет рукой, в которой зажата булочка, в Криса, рассмеявшись, добавляет: - И не нервничай. У тебя свидание, что ли?
- Типа того. Вербовка.
Аллен сцапывает мальчишку за запястье и кусает булочку. Слизывает джем с верхней губы. Если сегодня все дело провалится, то... Тут же останавливает себя - не должно. Все получится.
- Скоро пойду соблазнять Гордона на участие в подрывной деятельности РА, - усмехается.
Митчелл, цыкнув, быстро дожевывает то, что удалось спасти.
- Для того чтобы предложить Гордону РА, не обязательно его соблазнять.
Смотрит, едва сдерживая смех.
- Или это личное?
При таком раскладе получается, что Эшли остается Фергюсон. Неизвестно, с кем из этих двоих разговаривать проще.
- Ммм... - Крис закатывает глаза. - Личное, не личное - какая разница?
Насквозь, как Роберт, парень его не увидит, и это хорошо. Потому что Аллен действует уже не только в интересах Армии.
- Главное, чтобы Гордон был за нас, а не против. Верно? - улыбается и проводит пальцами по шее Митчелла над воротником кителя.
Эшли смеется, отстраняясь, рука Криса соскальзывает.
- Палишься, милый. Так яростно отнекиваясь и защищаясь. Прямо, - скалится, тихо зарычав, - тигр.
Гордона не любят в Академии. Почти всю аристократию вырезали, а они с отцом выжили. Почему? Что такого старший Гордон сделал? Но, не смотря на эту ненависть, Роберт всегда держится так, будто это его не трогает. И единственный, с кем поддерживает отношения – Фергюсон.
- Заиграешься, Крис. Ни к чему хорошему не приведет. Вляпаешься в него. Думай лучше о деле.
- Эшли, детка, откуда в тебе это наставничество? От Кэпа нахватался? - смеется. - Я думаю о деле, не беспокойся. О нем я думаю в первую очередь.
Двигается к Митчеллу ближе, приобнимает и мягко кусает мочку уха.
- А ты? - шепотом. - Как твой маньяк-шизофреник поживает? – уже нормальным голосом.
- Аллен, - Эшли двумя пальцами цапает Криса за кончик носа, тянет легко, – я совсем не уверен, что он шизофреник. А ты… иди на свое свидание, обхаживай свою куколку. Если все получится, я сообщу Фергюсону, что дружок его бросает. Может, он просто захочет уйти за ним?
Крис морщится и фыркает:
- Кинется за ним следом, даже не сомневайся. Может, даже девочку свою прихватит, - широко улыбается, представив. - Я не удивлюсь. Поподробней мне про шизо... кхм... как его... Алексис? Расскажи мне, что же в нем такого? Чем он лучше меня? - наиграно жалостливо.
Эшли, скривившись, качает головой:
- Иди уже, а… Нехорошо опаздывать на свидание. Все подготовил? Вино, цветы, романтическая обстановка? – фыркает насмешливо. – Аллен - галантный и трепетный влюбленный.
- А то. Тебе ли не знать, что я умею быть таким, - подмигивает ему Крис. - Ну да, - тут же исправляется, - свидания у нас были короткими, но зато полными трепетного романтизма.
Растрепывает волосы Эшли.
- Значит, Фергюсон, как задача, остается на тебе, - тихо смеется и поднимается из-за стола. - Как-то двусмысленно получилось. До встречи.

Роберт знает наверняка только одно – у него нет никакого желания возвращаться в свою комнату. Этот вопрос… Он вообще ждал другого ответа? Даже думать о произошедшем невыносимо. Мучительный стыд. Гордон закрывает глаза, опускается вниз, садится прямо на пыльный холодный пол. Все равно. Нужно менять комнату. Единственный выход.
- Эй, лапочка, - Крис появляется в дверях раздевалки, - пойдем со мной, - манит пальцем, улыбаясь.
От нетерпения Аллена потряхивает. Хочется быстрее начать. И одновременно страх, что сделает что-то не так. От попытки успокоиться, чтобы не демонстрировать эмоции Гордону слишком ярко, только еще больше распирает.
- Я покажу тебе кое-что.
Роберт поднимает голову, смотрит на Криса. Как посреди летнего дня – жары, палящего солнца, невыносимой жажды – ливень. Обрушивается, скручивает, тащит за собой, и невозможно сопротивляться. Словно доказывая: жизнь есть, хотя и кажется, что все кончено и ничего уже не исправить.
Гордон поднимается на ноги, подходит к двери.
- Куда, Аллен?
- Тссс... - Крис прикладывает палец к своим губам и берет Робби за руку, ведет за собой. - Это сюрприз. Я... - поворачивается к нему, не сбавляя шага. - В общем, увидишь.
Темные коридоры корпусов. Вслушиваются в звуки шагов по холодным плитам пола. Винтовая лестница с отколотыми углами и потертыми краями после сотен ходивших здесь людей.
Смотрят вверх и осторожно поднимаются. Крис все еще держит Робби за руку, сжимает пальцами его ладонь, словно беспокоясь, что убежит. Ветер пробивается через щели коридора, проходится холодным языком по лицу и шее, забирается под рубашку.
Балконный выступ уже занят двумя теплыми пледами и завернутой в один из них бутылкой Джеймсона.
Роберт останавливается. Башня Академии. Он был здесь один раз, на первом курсе, когда хотелось все исследовать и перепробовать. Он помнит холод пола и ощущение, что сердце уходит в пятки, когда, привстав на цыпочки, увидел город, залитый солнцем, стену и мертвые пустые земли за ней.
Сейчас ночь, за окнами россыпь разноцветных огней. Город - как ровная водная гладь, на которой мерцают светлячки, расцветают лунные цветы – прожектора. Небо кажется таким близким и теплым. Роберт смотрит на ползущие лучи, выхватывающие из темноты дома, площади, шпиль церкви, чувствует, как раньше – сердце подпрыгивает, начинает биться чаще. Непонятное, смутное волнение и радость.
- Зачем, Аллен? – а губы сами растягиваются в улыбке.
- Ну как «зачем»? Мне так захотелось сделать аристократии приятное, - Крис поднимает плед с пола, вытаскивает бутылку. - Надеюсь, ты не подавишься Джеймсоном, - смеется и протягивает Робби теплую ткань. - Держи, а то, пока не пьем, успеешь замерзнуть.
Тишина и только мягкий шум города снизу. Здесь - только вдвоем.
Возможно, это самое лучшее окончание дня. Укутавшись, Роберт, садится на пол, открывает виски и, сделав глоток, передает бутылку Аллену.
- Благодарность за проведенные вместе минуты? – не может удержаться, усмехается, но тут же серьезно добавляет:
- Что сегодня ты хотел бы? Продолжим?
Крис отпивает немного, чуть морщится и тоже кутается в плед, поставив бутылку на пол. Смотрит на мерцающий свет, идущий от домов, и потом - на черную беспросветную пустыню за стеной.
- Город очень маленький, - произносит тихо и задумчиво, облизывает губы и переводит взгляд на Робби. - Хотел бы... - улыбается. - Давай сегодня без этого, хорошо? Просто поговорим. Ты согласен?
- Да.
Потому что Гордон не хочет сегодня вспоминать. Все в нем несет отпечаток Леона. Это странно – «свое» и в то же время «наше». Может быть, поэтому сегодняшний разговор настолько выбил из колеи. Пониманием, что только для Роберта так.
Можно было бы попытаться вспомнить о жизни до Фергюсона, до лаборатории, но то время размытое, нечеткое, грязно-серое. Как будто после того, как Роберт получил чип, изменился сам мир.
Подняться и уйти... Рядом не тот человек, с которым можно напиваться и откровенничать. Но алкоголь уже расходится вместе с кровью по телу, делая его легким и гибким.
- Почему ты предпочитаешь провести время со мной, а не со своим Митчеллом? Он снова тебя отшил?
- Иногда даже меня, такого замечательного, могут отшить. Причем, два раза подряд, и не испытывать при этом какие-либо угрызения совести, - Крис фыркает и улыбается, исподтишка глядя на Робби. - А с тобой мне последнее время приятнее находиться рядом, - закусывает губу.
Стоит немного выпить, и язык уже раскрывает все тайны. Как будто границы дозволенного просто стираются. Аллен пододвигается ближе к Гордону, обнимает одной рукой и упирается подбородком в его плечо. Поцелуй в шею получается мягкий, осторожный... А возбуждение одновременно с азартом уже рвётся изнутри.
Роберт смеется, глядя на Криса. Предпочитает не замечать прикосновения. Потому что, заметив, нужно будет отстраниться, остановить. Но он не хочет. Молчаливое позволение. Тепло. Трет замерзшие пальцы, поднимает бутылку и делает еще один глоток.
- Всех когда-то отшивают. Неприятно, конечно. Но… не конец света.
Кого убеждает? Поворачивает голову, невольно касаясь щекой лба Криса. И снова не двигается.
- К тому же я не чувствую, чтобы это нанесло тебе неизлечимую рану.
Чуть досады, удовольствие и ожидание. Опьяняет... цепляет Робби, тащит за собой.
- А если я тебе просто не показываю, что у меня душа разрывается от горя? - тихий смех, а потом вздох - горячее дыхание касается шеи Гордона.
Сердце Аллена бьется быстро. Момент самый подходящий, парень никогда так не волновался раньше... И - сомнения - может, не надо? Но алкоголь покрывает все это зыбкой мягкой пленкой, скрывая, разрешая делать все, что хочется. Разве не для этого они тут, совсем одни?
Крис плавно, но настойчиво забирается рукой под плед, которым укрывается Робби, сжимает бедро, проводит ладонью с внутренней стороны. Одновременно прижимает к себе и снова целует в шею, скользит губами выше.
- У тебя не получится что-то мне не показать, - Гордон мягко улыбается, чувствует, что сейчас дар явно на стороне Аллена. Возбуждение Криса затапливает с головой, его невозможно удержать никакими преградами. Оно смывает и обиду на Леона, и свои сомнения. Не остается ничего, кроме чистого наслаждения и необходимости получить еще больше.
Роберт осторожно выдыхает, подставляясь под поцелуи, негромко перечисляет:
- Желание: горячее, жадное… Волнение. Светло-зеленое. Как ветер по траве – волнами. Сомнение легкое, иголками по коже…
Крис улыбается, сжимает член Робби горячей ладонью через штаны, целует за ухом.
- Все-то ты обо мне знаешь. И, похоже, тебе нравится то, что чувствую я, - тихо говорит Аллен. Забирается пальцами под пояс... но просто поглаживает низ живота, как будто проверяя силу воли - сколько может сдерживаться, чтобы не пойти дальше.
Он чуть меняет положение и прижимает Робби вплотную к себе. Жарко и возбуждающе, хотя ничего еще не происходит. Раздвигает коленом ноги Гордона, целует его в губы: горячее дыхание обжигает, заставляет желать большего. Нежный, немного сладкий - настоящий - вкус Робби пробивается через алкоголь. Еще, еще... Почти задыхаясь.
По полу гуляет сквозняк – ветер гладит разгоряченную кожу, дразнит. Ошибка. Роберт не настолько пьян, чтобы не понимать этого. Риск, который не стоит того удовольствия, которое он может получить. Разговоры, сплетни, репутация, Леон – как вспышки белого света в темноте. А потом Гордон приподнимает бедра, прижимаясь к Крису, губы раскрываются под его языком, он сам уже целует, покусывая.
Просто попробовать… один раз. Сделать то, что хочется.
Сильный укус за нижнюю губу. Крис усмехается, замечая, как вздрагивает Робби. Обхватывает пальцами его член у основания, сжимает, медленно ласкает... Поцелуй снова, настойчивый, глубокий. И все на секунду плывет перед глазами от удовольствия, близости и того, что он делает это с Гордоном - аристократом, мать его, одним из оставшихся ублюдком голубых кровей. А еще?
- Я хочу тебя, - получается хрипло, дико. Аллен задирает рубашку Робби, проводит ладонью по груди, сжимает сосок между пальцами и сползает ниже, касается языком, прихватывает губами.
Ничего сверхъестественного. Это могла быть любая «субботняя» девочка Робби. Но правда в том, что - не одна из... Только от этой мысли в животе Роберта сжимается, пальцы цепляются за плед, царапая жесткую ткань. И такая беззащитность одновременно и бесит, и кружит голову. Не нужно сдерживаться и думать о том, что, если не остановиться, случится катастрофа. Останавливаться вообще не нужно.
Робби смотрит на яркие, обхватившие член губы Аллена, касается скулы Криса, отводит назад волосы.
- Это пройдет, киса. Причина – дар и наши встречи.
Ладонь мягко давит на затылок, не принуждая, просто словно говоря – но ты все равно не останавливайся.
Крису уже неважно, и он подчиняется этому жесту. Единственное, что его волнует – необходимость справиться со своим пьяным мутным возбуждением, оплетающим тело горячими лентами. И только потом, где-то на периферии сознания, чувствует, что нет ничего чужого. Никакого внушения.
Отстранившись, облизывается, взгляд на Гордона исподлобья. Снова сжимает его член ладонью, целует... горячий, нежный - ощущает вкус на губах.
- Тогда нужно получить от этого больше удовольствия, - Крис улыбается, раздвигает ноги Робби шире. - Ты же со мной согласен? - похабно улыбается и облизывает средний палец.
Возможно. Но Робби никогда не скажет этого вслух. Инстинктивно повторяет движение Криса, проводит языком по своим губам.
- Что, если не согласен?
Сквозняк неприятно хлещет кожу - сотни мелких рвущихся нитей. А сам узел внизу живота.
- Не стоит отказываться раньше времени. Ты ведь еще не попробовал...
С этими словами Аллен проводит влажным пальцем по ложбинке между ягодиц и, надавив, мягко вталкивает. Робби жаркий, тугой - сжимается еще сильнее, когда Крис обхватывает член губами.
- Не надо... - совсем неуверенно, слабо. И следом Роберт приподнимает бедра, сдавленно стонет.
Боль и удовольствие. Переплетены так, что не отделить одно от другого. Если бы это были другие руки - было бы также сладко? Гордон позволяет Крису почувствовать. И от этой откровенности наслаждение и стыд еще острее.
- Трахнемся и разбежимся, да, Аллен?
Крис тяжело дышит, сглатывает, приподнимаясь. Вот теперь ощущает, как будто на запотевшем стекле кто-то рисует узоры - четко - чужое удовольствие. Двигает пальцами резче, сильно трахая, растягивая - не терпится.
- Подготовлю тебя для твоего неумелого дружка, - усмехается. - Ему, наверняка, понравится, что я так забочусь о тебе.
Робби замирает, как будто ударили резко, больнее, чем днем. Дыхание срывается. И сразу никакого удовольствия. Только отвращение. Еще более глубокое, из-за того, что это самое жадное, животное удовольствие было.
Гордон отползает к стене. Там, где только что были пальцы Криса, жжет.
- Зря стараешься. Он никогда до меня не дотронется, - голос звучит безжизненно, холодно. - Это тебе плевать, с кем трахаться.
Злость. Сильная, яркая – вспыхивает, только подогревая возбуждение. Крис подается вперед и прижимает Робби спиной к потрескавшейся стене, пальцами стискивает подбородок и шепчет прямо в губы:
- Я хотя бы осознаю, что шлюха. А ты? - хмыкает, дергает Гордона к себе, усаживая на свои колени. Проводит ладонью по его бедру.
- Я...
Тишина. Только ветер свистит в щелях между камнями. И дыхание тяжелое, возбужденное. Роберт, усмехнувшись, обнимает Аллена за шею, сжав его бедра коленями, трется о пах.
- Хочешь меня?
- Сразу бы так, лапочка...

@темы: blind_mice, original

---

Робби - секас!

это у нас Робби)) арррр... я тащусь)

18.09.2009 в 02:45

Пишет  11 Hours:

Типа скетч...
Навряд ли это часть 2 к части 1 для  [Chaos_Theory]... но то, что это Роберт Гордон, не сомневайся Он конечно тут странный и поза и ваще... не знаю короч, как нарисовалось, этакий быстрый скетчик

@темы: нимайо, blind_mice, арт, дрочка

---

eine kleine hexe!

вот мой тебе подарок ))
драббл не получился. зато получился галстук и трах ))

Название: Будешь еще уезжать из дома, сука?
Автор: [Chaos_Theory]
Вычитка: авторская
Рейтинг: nc-17
Жанр: pwp
Размещение: по запросу автору

Тебя не изменить, да ты останешься такой –
С высоким самомнением и блядскою душой.
R@amail

3:30
Суббота

Отлично. Самое лучшее время для возвращения домой. Впереди выходные, и на них никаких планов. В университете сегодня пары, но иногда, изредка, можно и забыть про этот неприятный факт.
Ярослав поворачивает ключ зажигания, и БМВ покорно замирает, смолкает рокот мотора. Гулкая, холодная тишина подземной парковки. Осталось только выйти из машины, включить сигнализацию и подняться на лифте на самый верх высотки, домой. Парень медлит, уже толкнув дверцу, вновь откидывается на сидение, прикрывая глаза.
Вот это он любит больше всего. Возвращение. Даже странно. Не грохот музыки, не жар от разливающегося по телу алкоголя, не то, как в животе проходит мятный холодок, когда только замечаешь голодный пристальный взгляд, и даже не сам секс – торопливый, яростный. Нет, вот эти минуты: в ушах еще пульсирует ритм, ты сам горячий, мокрый, оттраханый. Ночь покрывает кожу будто липкой, тонкой пленкой грязи. Но сейчас ты поднимешься в квартиру, окунешься в ее прохладный покой, примешь душ и скользнешь в свою кровать на свежие льняные простыни. Чистый и невинный. Это как новое рождение. Лучше не бывает. Ярослав сонно довольно улыбается.
Тишину парковки разрезает мерных тихий шум мотора, по бетонным стенам ползут длинные размытые полосы света фар. Еще загулявшие?
Ярослав с интересом бросает взгляд в зеркало. Черт! Андрей. Все умиротворение лопается, рассыпается как стекло. Парень нетерпеливо ждет, постукивая кончиком ногтя по рулю, пока автомобиль припаркуется рядом. Чувствует, что заводится, но ничего не может с этим поделать.
Выдернуть ключ зажигания - цепочка брелока тихо звякает. Андрей выдыхает. За всю эту поездку от клуба до дома с открытым окном запах алкоголя и табака не выветрился - впитался в одежду и покрыл с головой.
Еще пьяно ведет.
На его удачу, машин на дорогах было мало.
А вот Ярославу точно не привыкать к таким поездкам. Как сейчас.
Андрей хмыкает, вытаскивает пачку Dunhill и выходит из машины. Парковка пуста. Слышатся только его гулкие шаги. Кажется, что курить тут запрещено... Плевать. В голове звонкая легкая пустота. Хорошо расслабился после трудового дня.
Дым по губам. Нежный и горький - растекается на языке. Мужчина сжимает сигарету зубами, выдыхает через нос и легко бьет носком ботинка в дверцу серебристого БМВ - его подарок Ярославу на день рождения. Может, отобрать? Усмехается.
О мальчишке нужно заботиться. Сдерживает обещание.
- Выходи.
Ярослав сжимает пальцы на руле, сердце, кажется, колотиться где-то в горле. Скользит взглядом снизу вверх – от дорогих начищенных ботинок, до расслабленного галстука и расстегнутого на две пуговицы воротника рубашки, задерживается на горле и едва заметной впадинке между ключицами - потом в глаза.
- Привет. Развлекался? И трудоголикам нужен отдых? – не торопится выбираться из машины, хотя и понимает, что это по-детски. Смешное упрямство.
- Не все же тебе одному по клубам шляться, - Андрей отвечает спокойно, опирается предплечьем на дверцу.
Волосы Ярослава светлые, длинные. Тускло блестят в ответе ламп. И наверняка провоняли дымом. Есть бешеное желание намотать их на кулак и приложить парня головой об руль. Несколько раз, чтобы поставить мозги на место.
Сколько это может уже продолжаться?
- Ты в этот раз даже подняться на ноги не можешь? - замечает Андрей, затягиваясь дымом сигареты, смотрит внимательно. - Настолько хорошо оттрахали?
- Не настолько, но неплохо. Я доволен, - Ярослав, усмехнувшись, потягивается, как большая сытая кошка, одергивает смятую рубашку. – Тебе нужно подробно? Кто, как и куда меня имел?
Он не обязан отчитываться. Андрей – не отец. Вообще не родственник, просто заботится, потому что отец так хотел. Не более того. И этот факт смутно, непонятно злит Ярослава.
- В письменном виде, пожалуйста, - смеется Андрей, хотя внутри все кипит от злости. Слишком много себе позволяет, паршивец. - А потом - домашний арест. Будешь только на учебу выбираться из дома с сопровождением.
Мысль хорошая, только воплощать ее не слишком хочется. Это лишние проблемы - характер у Ярослава еще тот... Но не отступать же теперь.
- Как тебе идея?
- Ты с ума не сойдешь, если я постоянно буду дома?
Настроение Ярослава испорчено. Вместо приятной сонной усталости – кончики пальцев начинает покалывать, и сердце частит как после бега. Рядом с Андреем всегда так. Успешный, сильный, насмешливый – чувствуешь себя маленьким и нескладным. И хочется сделать все возможное, чтобы тебя заметили. Парень улыбается, трется щекой о край кожаного сидения.
- И я не люблю писать. Давай я покаюсь тебе во всем прямо сейчас? Он снял меня на танцполе, я и лица-то его не запомнил. Через две минуты мы уже целовались, он тискал меня за задницу. Он не был ласковым. Грубо сжимал соски через рубашку. Иногда мне нравится так…
Во рут пересыхает – не сколько от мелькающих картинок произошедшего час назад, сколько от того, что он рассказывает все это Андрею, не отводя взгляда. Самого трясет – от накатывающего возбуждения и ледяного цепкого страха. Пальцы Ярослава касаются шеи, поглаживают, соскальзывают к ключицам, в вырез рубашки. Шумно выдохнув, он расстегивает верхнюю пуговицу.
Черт... Андрей даже не может взгляд отвести - наблюдает за руками парня, как он ласкает сам себя. Медленно и неторопливо. И одновременно с этим затапливает возбуждение. Оно густое, острое. Тягучее... Плавно стекается в низ живота.
Жарко.
Но ясно, что Ярослав только этого и добивается. Окурок летит на пол, и у мужчины даже получается невозмутимо усмехнуться:
- И что было дальше?
Слушать голос блондина - поддаваться какому-то непонятному гипнозу. Особенно, когда от того несет травкой и терпким запахом секса. Большая ненасытная кошка, гибкая и своенравная.
И Андрею совсем не хочется приручать его. Есть только желания - подмять и подчинить. Чтобы был только его...
Закусывает губу с внутренней стороны и смотрит в синие блядские глаза.
Скулы Ярослава заливает жаркая волна – хорошо, что в салоне полумрак. Пальцы быстро пробегают по ткани, распахивают рубашку, демонстрируя яркие, налившиеся кровью следы на коже.
- Дальше?
Завораживает. Возбуждает.
- Он утащил меня в туалет, нагнул над раковиной и стащил джинсы.
Ладонь скользит по напряженному животу, поглаживая – Ярослав не отводит взгляда от Андрея. Страшная смесь стыда и мучительной жажды. Парень выдыхает, сползает по сидению ниже, приподнимает бедра навстречу своей руке.
- Он просто смотрел, как я стою перед ним, выгнувшись. Любой мог зайти, и от этой мысли срывало крышу. Потом он прижался к моей заднице своим членом, потерся…
Пальцы Ярослава пытаются справиться с пуговицами на джинсах, он шипит, умоляюще глядя на Андрея. Потом начинает гладить себя прямо через ткань.
От всех этих слов сильно ведет. И возбуждение - горячее и влажное, как бы мужчина не старался от этого отвлечься. Он бы мог уже давным-давно отойти от автомобиля и подняться на свой этаж. Но не хочет прерывать это ощущение. Как сердцебиение - жизнь. Странно, но...
- И он вставил тебе? - голос Андрея хриплый, а на последнем слове чувствует, что сам не против. Мальчишка явно еще растянутый, горячий после секса в туалете.
- Да... - на выдохе, вспоминая яростные грубые движения парня.
Пуговицы поддаются. Джинсы узкие, Ярослав спускает их на бедра, приподнимаясь. Никогда он не заходил так далеко. Зачем дразнит? Взгляд Андрея - обжигает, под ним невозможно остановиться, кровь пульсирует в кончиках пальцев, когда Ярослав обхватывает себя, начинает двигать рукой.
- Хочешь тоже попробовать? Он сказал, что я узкий и горячий... - ладонь соскальзывает по бедру на кожаное сидение, горло сжимается, так что вырывается только мучительный хрип, когда он едва ощутимо касается себя, раздвигая ягодицы, - ...здесь.
Андрей сглатывает - в горле мгновенно пересыхает. И уже жизненно необходимо сделать что-нибудь с возбуждением, от которого с каждым выдохом, словом и действием Ярослава внизу живота болезненно тянет.
- А если хочу? - кажется, что глаза горят лихорадочным огнем, смотрит жадно, не может насытиться.
Еще чуть, и сорвет тормоза. После этого мальчишка точно не сможет его остановить.
- Хочу сейчас так же тебя выебать, как и он, - язык не слушается. И эти слова... Он сказал вслух?
Накрывает. Палец замирает, войдя едва-едва на фалангу. Ярослав хочет выдохнуть: «да»... Так просто. Но вместо этого он, хрипло усмехнувшись, тянет:
- Ты не сделаешь этого… Ты правильный. А меня прет от тех, кто не спрашивает – просто берет. Вот как парень из клуба. Мне было мало, я притащил его в машину, встал на колени, не смотря на то, что он только что кончил в меня, попросил трахнуть снова…
Палец входит до конца, Ярослав сдавленно всхлипывает, уже не глядя на Андрея. Тело лихорадочно дрожит.
Новый знакомый готов был на большее, но потом сказал сакраментальную фразу: «Поедем к тебе». Нет, эта квартира только их с Андреем. Никого никогда Ярослав не приведет сюда.
Он спускает джинсы ниже, раздвигает ноги.
- Он трахал меня, а я думал о тебе…
Все. Этого хватает в полной мере, чтобы терпение лопнуло. Не в силах смотреть, Андрей резко берет под коленом и дергает Ярослава из салона. Именно такого, оттраханного уже кем-то другим, горячего, снова возбужденного. Наматывает волосы на кисть, сжимает их в кулаке и толкает парня на капот автомобиля.
- Обо мне? Я так сильно тебя возбуждаю? - почти злой шепот на ухо. Касается пальцами твердого члена, с силой обхватывает. - Шлюха.
- Ты... - бок БМВ все еще горячий, прижигает голый живот и бедра.
Чувство беспомощности – штанины спутали ноги, пальцы Андрея впиваются в кожу, причиняя боль. Раздразнил. Никогда таким не видел опекуна – чтобы сила через край, как у неприрученного зверя. И от этого сладко и страшно. Сердце обрывается.
- Подожди... подожди, пожалуйста… - парень опирается ладонями о капот, чтобы не прижаться к металлу щекой. – Я приму душ, ты успокоишься, и мы поговорим. Андрей, пожалуйста, мне нужно в душ...
Мужчина пропускает эти слова между ушей. Только интонация - просьбы и какого-то страха, дрожь голоса Ярослава - распаляет еще сильнее. Есть дикое желание отодрать заигравшегося мальчишку прямо здесь, на парковке, на капоте его еще теплого от езды по ярким, залитым неоновым светом, улицам Москвы БМВ. Но... лучше, обдумать все как следует и хотя бы немного протрезветь. Это ведь поможет. Всегда помогает. Особенно, когда эта блондинистая сука заявляется посреди ночи и, блядски улыбаясь, идет сразу в душ, раздеваясь на ходу.
И почему-то сейчас эта картинка слишком ярко предстает перед глазами. А Андрей все еще держит парня, прижимает к блестящему серебром металлу.
- Подождать... - выдыхает, ослабляет хватку, чтобы тут же развернуть Ярослава лицом к себе. Взгляд - в синие потемневшие глаза с расширенными зрачками. На покрасневшие влажные губы... как после минета.
От этой мысли бросает в жар. И слова срываются самостоятельно:
- Я не хочу ждать.
Подхватывает, не церемонясь, и усаживает на капот автомобиля.
Боли Ярослав не боится. Напротив, при мысли, что Андрей трахнет его, внизу живота сжимается. Останавливает только мысль – как они будут дальше. После... И то, что могут войти – по стенам ползут отсветы редких проезжающих машин. Сердце каждый раз подпрыгивает – нет, и на этот раз мимо, не на парковку.
Но стоит глянуть на Андрея и все это становится неважным – так, листками, которые разносит ветер. Глаза – темные, холодные. И взгляд, лишающий воли. Доигрался...
Наплевать.
Ярослав тянется вперед, шелк галстука скользит сквозь пальцы – почти до конца, прихватывает крепко, тянет к себе.
- Нас застукать могут в любой момент. Красивая картина – опекун пялит на парковке своего подопечного…
Парень приподнимает бедра, пытаясь одной рукой стянуть джинсы ниже.
Андрей сжимает челюсти, стискивает пальцами бедра блондина. Тот уже готовый ко всему... Даже к траху с опекуном, как выразился. Ничего особенного - всего лишь еще какой-то мужик, который поможет утолить сексуальный голод.
- Тебя это совсем не волнует? - злой жаркий шепот на ухо.
Расстегнуть ремень и ширинку на брюках не так сложно. Прохладный воздух парковки касается горячей кожи... Не предупреждая, только раздвинув пальцами ягодицы Ярослава, вталкивается. Одним движением. Ярослав и, правда, все еще влажный и растянутый... тем, предыдущим.
- Неплохо, да? - дышит тяжело - мышцы обхватывают член еще достаточно туго. И в памяти уже ни одной девчонки из того клуба, где был Андрей. - Второй раз за ночь? Думаю, ты останешься доволен, - натягивает на себя, двигается, намеренно сильно. Потому что, если будет больно, запомнит.
- Третий… - выдыхает Ярослав, взглянув на очередные смазанные дорожки света, мелькнувшие на стене, потом снова переводит взгляд в абсолютно черные блестящие глаза. Неудобно и жарко. Съезжает по капоту, пытается удержаться, подтягивается выше, но от этого только соскальзывает с члена Андрея. Шипит недовольно, цепляет галстук: на запястье - в три оборота, дергает к себе. – Но с тобой лучше всего.
От давления ткани на шею, или от слов, произнесенных пьяным мальчишкой, мужчина рычит. Тут же сжимает пальцами голые бедра, двигается, притягивает, снова чувствуя жар Ярослава. От этого удовольствие растекается по телу сотнями мелких мурашек.
Еще... Хочется еще. По максимуму от этого траха на парковочной стоянке, в нескольких метрах от лифта. Лихорадочный румянец, расширенные зрачки, делающие взгляд совсем диким - это все терпко и сладко пахнет возбуждением. Хочется жадно кусать, целовать и царапать.
Андрей двигается сильно и быстро. Глубоко. Пошлые звуки и всхлипы Ярослава - тот сжимает галстук пальцами сильнее, притягивая еще ближе. И мужчина целует его, скользнув горячим языком по губам, раскрывая.
Мало. Ярослав отворачивается – не поцелуев хочется. Больше, до крови, чтобы почувствовать до конца – чего-то особенного, раз уж это единственный раз с этим человеком. Пальцы смыкаются на собственном члене, подгоняя удовольствие.
- Ты такой эгоист... - задыхаясь. Рубашка Ярослава насквозь мокрая, прилипла к спине – неудобно, хочется избавиться, чтобы побыстрее все закончилось. Или... напротив... - Быстро, в такт движениям Андрея. – Поэтому у тебя и нет... девушки постоянной... ты ж как животное... - всхлип, беспомощный, мучительный. – Сильнее...
- Ты имеешь что-то против? - касаясь губами горячей щеки, двигаясь жестче.
Ладонь скользит по серебристому гладкому металлу капота. Андрей чертыхается, но не останавливается, придерживает парня. Целует в шею, прижимаясь губами, проводит языком - кожа горячая, солоноватая. Чувствует - накроет скоро... Движения резче, сильнее - глубже.
- Не-е-ет… - тело встряхивает, внутри сжимается, скручивается до предела, чтобы тут же отпустить, прокатиться теплыми волнами.
Ярослав дышит тяжело, смотрит на Андрея. Все еще сокращаются мышцы, в животе – на смену пустоте, затапливая, сонное сладкое тепло.
Следом - чувствуя, как сильно сжимается. Приятно... Мужчину еще потряхивает от удовольствия. Облизывает сухие губы, не отстраняется.
- Ты... - выдыхает, - кажется, ты хотел в душ.
Ярослав бессильно откидывается на спину, прикрывает глаза. Наплевать даже если сейчас сюда въедут фургоны CNN с камерами.
- Я хотел в душ до траха с тобой. Ты же любишь делать все по-своему.
Андрей смотрит на него, выгибает бровь. Ну да, этого не отнять - бывает, идет поперек условий, но... в этот раз было немножко по-другому.
- А не ты ли этого добивался? - с усмешкой проводит ладонями по бедрам парня и, все-таки, отстраняется. - Пойдем домой. Там, если что, будет удобнее.

@темы: original, мини

---

К "мышкам"

мне. Леон. от Вишенки.
Не могу насмотреться на этот рисунок.
совсем юный Лео.

16.09.2009 в 00:36

Пишет  11 Hours:

Итак, час Х настал...
... что-то у меня нервяк.... Тима-сан, =____________= комментариев нет, одни смайлики.
И это... ммм... не Роберт Гордон, ну не пошел он у меня отчего-то, а пошёл... Леон *сам в шоке*. Ваще далек он от того образа, что ты выкладывал у себя в дневе... не знаю даже, вот такой гомункул у меня родилсо.

Ты переживаешь? Правильно, а может не стоит смотреть?!
Не умею я рисовать, особенно фоны всякие, детальки там Т_т это мой бич =_=

чудо-юдо-рыба-кит

тоже самое, только с текстурами а ля обложка для первой главы первого тома твоей будущей манги по Мышкам Да-да, я зрю в будущее Лучше не смотреть, я трус всегда, когда дело доходит до рисунков и творчества *унимает трясущиеся колени*

Это первая часть, о которой говорилось, вторая будет, я думаю

Тематическая песня *___________* Кстати, группа русская! Играют они просто офигенно! Хочу на концерт!
Mooncake - Rain in the Ashtray

@темы: нимайо, blind_mice, арт

---

Грамота!

Пишет  _Senta:

15.09.2009 в 19:10

На форуме как-то совсем не заметно подведение итогов прошло. Ни победителей, ни поздравлений. Так где-то указали одной строчкой.
Надо это исправить )))))

URL комментария

*мацает грамоту* очень и очень приятно )  _Senta, еще раз спасибо ))

@темы: заметки_на_полях, меня зовут...

---

Приветствие!

~*Отнюдь Не Немое Существо*~, привет) какой говорящий ник ^^
держи картинку)

(с)Miwa Shirow

@темы: приветствие, ПЧ

---

Приветствие!

Rin-kun, я тебя раньше не поприветствовал, прости, дурака.
St. Gut-Free, и тебе привет)

@темы: приветствие, ПЧ

---

«Слепые мыши не видят западни», гл.9

Название: «Слепые мыши не видят западни»
Автор: [Chaos_Theory]
Вычитка: Motoharu (с 7 главы)
Рейтинг: R
Жанр: роман
Предупреждения: ust
Статус: в процессе
Размещение: по запросу автору

Глава_9

Моя больная любовь сводит тебя с ума,
Мои руки, твои глаза,
Твои шаги, мои голоса.
У тебя под матрасом есть пистолет:
То говоришь, что ты любишь меня,
То, вдруг, ты хочешь убить меня.
Чичерина

Идти так: рядом, открыто среди дня по почти пустым улицам – кажется странным. Отвыкли. Все по правилам – четкий распорядок. И любое отклонение от него вызывает смутное беспокойство и необоснованное чувство вины. Робби намеренно замедляет шаг. Может быть, времени и нет, но... Это так напоминает дни еще до Академии, когда им с Леоном можно было бесцельно шататься по улицам вдвоем.
Этого никогда больше не будет, напоминает себе Роберт. И словно в подтверждение, подобно ветру, несущему в себе запах скорого урагана, отголосками до Гордона долетают злость и обида Леона. Робби, вполголоса выругавшись, расшвыривает носком сапога ворох ржаво-бурых листьев. Густой сладковатый запах осени и влажной земли.
Так наивно было полагать, что есть вещи, которые не изменятся. Они казались правильными, истинными, незыблемыми. Сейчас идут мелкими трещинами – вот-вот развалятся при малейшем прикосновении, а Гордону кажется, что он из последних сил пытается не видеть разрушений. Намеренная слепота. И выжигающее изнутри ядовитое чувство вины.
Когда он вернулся вчера, Леон уже перебрался на свою кровать. Робби не решился лечь рядом.
Гордон смотрит на темные очертания собора на фоне серо-стального неба в обрамлении кружева черных веток и золотой листвы. Хочет свернуть с дорожки, скользнуть в приоткрытые ворота, пробежать мимо замерзшего мраморного мальчика, по прилипшим к плиткам листьям, в тишину, темноту, гулкую пустоту зала... Но он покорно сворачивает за Леоном в парк, за которым - мертвый, ледяной особняк Гордонов.
Фергюсон оглядывается и останавливается, дожидаясь Робби. Улыбается ему. Хочется сбежать вместе подальше от всего. От этой Академии и убийства, от обязанностей, правил и расписаний, от плохих воспоминаний, оставив только то, от чего на душе становится тепло и спокойно.
Вместе - хорошо... И плохо, когда все меняется.
- Ты выспался сегодня?
Паршиво было обнаружить посреди ночи, что тебя нет рядом.
Спросить?
Леон вдыхает запах холодной осени. Тоска... Больше ничего.
- Не слишком, - Гордон качает головой. – Я поздно вернулся.
То, что он уходил, Фергюсон и так знает, скрывать бессмысленно. И сам факт необходимости недоговаривать, нет, даже мысль о том, что нужно фильтровать: рассказывать или лучше промолчать – горькая, отвратительная.
Просто. Можно списать на то, что это как обычно. Когда Робби на ночь сматывался в город. Но не так. Если засыпали рядом, то Робби никогда не уходил. Это по-детски наивно - так думать. Но когда становится холодно от одной мысли, что Робби ушел...
- Скажешь, где был? - спокойно спрашивает Лео. Потом не выдерживает и берет Гордона за руку - осторожно и как будто вскользь. Проводит кончиками пальцев по его ладони, но смотрит не на друга, а на особняк, до которого осталось идти не так долго.
Робби сбивается с шага, кажется, еще миг и отдернет руку, но потом обхватывает запястье, мягко сжимает. Молчит, пока они идут по дорожке через лужайку. Прикусив внутреннюю сторону губы до боли. Только чтобы не вырвалась наружу страшная тоска, предчувствие катастрофы. Если бы можно было уехать... Закончить Академию и сбежать, чтобы не видеть ни этот дом, ни тихое семейное счастье Фергюсона и Оливии. Но он заперт, серые стены – немое напоминание – твое место здесь, не сопротивляйся, делай, что должен.
Уже у дома Роберт отвечает:
- С Алленом.
И все, ничего более.
Леон не хочет спрашивать что-либо еще. Хватает и этого «признания». И чувство... гадкое, грызущее изнутри. Та же самая ревность, как тогда. Но в этот раз... как будто еще сильнее. Почему кажется, что Аллен отбирает у него Робби?
Старшего Гордона нет. Задерживается на работе, как сказала Хелена. Поэтому парни устраиваются в гостиной. Леонард выдыхает... Сегодня не воскресенье, и очень непривычно: слишком пусто.
- Твой отец успеет предоставить нам результат из лаборатории вовремя?
Роберт откидывается на спинку дивана, скользит взглядом по узорной лепнине на потолке.
- Для него это один телефонный звонок.
С таким же успехом они могли обратиться и к отцу Леона, но Гордон знает, друг старается минимизировать контакты с ним, насколько это возможно.
Хелена приносит чай, расставляет чашки на столе, спрашивает, глядя на Фергюсона:
- Мальчики, останетесь на обед?
- Нет, - сразу же обрывает Роберт.
В доме тихо. Оливия учится, отец на работе. Как мачеха не подыхает здесь от скуки? Одно и то же день за днем. Так будет и с женой Робби. При этой мысли к горлу подкатывает тошнота.
- Как в Академии? - Хелена садится в кресло, помолчав, интересуется осторожно.
- Не так уж и интересно, - улыбается ей Леон, мельком глянув на друга, и берет чашку. Чувствует, что еще немного, и будет нечто не слишком хорошее. Гордон ищет любую возможность поцапаться с мачехой, хотя та на него никогда не повышает голос.
Она улыбается в ответ скромно и как будто благодарно.
- Может, все-таки останетесь? - нерешительно. Похоже, ей действительно скучно совсем одной.
Фергюсон переводит взгляд на Робби, потом - обратно, уже открывает рот, чтобы ответить, но Хелена опережает. И говорит как раз то, что совсем не стоит говорить в присутствии Гордона-младшего:
- Я испекла яблочный пирог.
Пальцы Роберта сжимают чашку – теплый светлый фарфор, хрупкий, перламутровый, как морская ракушка. То, что он чувствует, даже не злость – это просто черная мертвая ненависть. В животе разливается холод. Головокружительная пустота. Робби доливает в чай молоко, поднимает на мачеху взгляд:
- Сколько бы ты не пыталась стать похожей на маму… это не сделает тебя леди. Ты останешься потаскухой. Как и твоя…
Он не договаривает, делает глоток, беззвучно опускает чашку на блюдце. Не легче… Нисколько.
Слова Робби - лезвие по голой коже. И кровь от глубокого пореза растекается алыми веточками. Больно. Это заставляет злиться.
Леон спокоен.
- У меня к тебе разговор, - кивает Роберту на выход в сад, поднимается с дивана. - Мы сейчас вернемся, - мягко улыбается Хелене.
Откуда-то поднимается ветер и, кажется, снова начинается дождь. Фергюсон выходит первым, под ногами шуршат опавшие листья, оборачивается к другу. Хочется ударить. Изо всех сил, по лицу. Гордон точно чувствует это желание. Может предугадать удар, верно? Но сейчас это мало волнует Лео.
Движение - резкое и сильное. Робби ждет его, не двигаясь.
Скулу обжигает мгновенно, потом жар растекается по всей щеке. Краснеет, кажется, даже шея.
На самом деле Роберт получил эту пощечину раньше, чем рука коснулся его. Еще когда Лео только почувствовал желание сделать это. Ненависть Фергюсона была настоящим ударом, выбивающим дыхание из легких, причиняющим боль, от которой хочется сжаться. Роберт осторожно выдыхает, касается щеки, потом отворачивается. Три шага, глядя в землю, на запутавшиеся в траве разноцветные листья. Дышать… ровно. Чтобы растворился этот непонятный ком в горле. Стиснув зубы, сжав кулаки в карманах.
- Браво, Фергюсон. Отлично. Готовишься стать главой этой блядской семьи? Защищаешь честь?
- Иногда даже я не могу терпеть. Но как терпит Хелена, я не представляю.
Сердце колотится как сумасшедшее. Страх и ярость застилают глаза Леона. Какого черта вообще происходит?
- Не хочешь жить спокойно? - продолжает сквозь зубы. - Постоянно оскорбляешь, не видишь меры. Сколько раз так уже было?
Фергюсон смотрит Робби в глаза. И хочется орать, бить - выплеснуть из себя всю эту черную мутную дрянь, что он испытывает к другу. Но рядом жалобно скрипят стволы яблонь и вишни. Лео разом приходит в себя...
Снова превысил лимит.
- Пока… это… не твое… дело, - голос Робби дрожит.
Когда это началось? Когда между ними все пошло не так?
Гордон разворачивается и возвращается в дом. В горле пересохло. Короткий взгляд на Хелену. Вот-вот разрыдается. Жертва.
- Пожалуйся отцу. Он тебя утешит.
Откуда эта горечь? Робби делает глоток, морщится: чай остыл. Отодвигает чашку.
Мэдок приходит через пару минут после едва не начавшейся драки. Усталый, но серьезный. Целует жену в щеку, чуть улыбаясь, - словно это всего лишь долг после работы. Он немного удивлен, что его сын и Фергюсон не в Академии. Хелена тут же уходит, оставив всех троих наедине, знает, что будет серьезный разговор, при котором ей присутствовать не стоит - мужчины разберутся сами.
Робби даже не сомневается, она ничего не скажет отцу. Не сейчас, не потом. Возможно, она сама и позволила так с собой обращаться, допуская с самого начала безнаказанность.
Мэдок никогда не заставлял сына называть Хелену матерью, он требовал только уважения. Место матери с энтузиазмом, с самых первых дней решила занять сама новая хозяйка. И это было ее ошибкой.
Острую ядовитую ненависть Роберта старательно подогревали все окружающие. Мэгги, которая, стоило Хелене уйти с кухни, за глаза называла ее бестолковой и неумелой. «Хозяйка бы никогда так не сделала», - шептала Мэгги, протягивая сидящему на столе Робби чашку какао. Святой отец, который игнорировал новую жену Мэдока и говорил исключительно о Эирин, на которую так похож маленький Гордон. Крошечная, но сильная коалиция, с которой Хелена безуспешно пыталась бороться. До сих пор пытается… оставшись для всех самозванкой. Покойная оказалась сильнее.
И даже отец не помощник в ее каждодневной битве с одиночеством. Только Оливия. Но и ей сейчас больше дела до Леона, чем до матери.
Робби и сам бы ударил за таки слова о своей невесте. Поэтому он пытается убедить себя, что не обижен. Но на деле… Разве не важнее то, что связывает их? Леон мог бы и понять. Роберт с удовольствием поменялся бы с ним местами и остался вовсе без матери с замкнувшимся в себе отцом.
Мэдок кивает обоим, садится в кресло.
- Надеюсь, вас еще не исключили?
Роберт кривит губы, качает головой.
- Нет, мы все так же надежда и гордость Академии. Есть важный вопрос. Про лабораторию, - странно говорить об этом с отцом. Период экспериментов не обсуждается. Негласное правило. Но сейчас придется его нарушить. – Можно ли, назвав фамилию, узнать, есть ли у человека чип?
Мэдок долго смотрит на сына, потирает подбородок и, наконец, отвечает:
- Такое возможно.
В базе данных лаборатории есть имена всех, кто получил чип. Включая фото, возраст, группу крови, наличие или отсутствие родственников и подробный медицинский файл с описанием всех процедур для благополучного приживания чипа, реакций на него и какой дар впоследствии достался человеку - терабайты информации.
Мэдок переводит взгляд на Леона, потом - снова на Робби.
- Срочно нужно? - обо всем остальном спросит позже.
Отец и не пошевелится, если не обрисовать ему всю картину, не дать веских доказательств необходимости такого запроса. Эксперименты – часть государственного проекта, тайное оружие, которое позволило победить в войне. Роберт думал накануне, как вообще подступиться к Мэдоку, но кроме одного - самого очевидного – сказать правду, так ничего и не придумал. Однако здесь возникал второй подводный камень – секретность расследования, рассказав о котором, окажешься предателем и можешь схлопотать наказание. Гордон, бросив взгляд на Леона, встает с дивана, отходит к окну и замирает, выпрямившись. Фергюсон назло ведь помогать не станет. Гад упертый.
- Есть мальчик, в личном деле которого четко записано, что дара у него нет. Но и я, и Фергюсон могли убедиться в обратном. Важно знать, ошибаемся мы или в файле содержится некорректная информация? Если второе, как ты понимаешь, дело может касаться не только одного курсанта или Академии… Речь может идти о сознательной фальсификации документов.
Леон молча наблюдает за тем, как меняется лицо Мэдока. Похоже, на такую глупость, как подделку важных бумаг, за всю его долгую практику еще никто не решался. Если записи есть на каждого, то нет смысла пробовать поменять что-либо: вычислят, и виновники легко не отделаются...
- У вас двоих есть доступ к файлам, которые находятся в базе данных Академии, - мужчина говорит спокойно, и не скажешь, что нервничал пару секунд назад. - Они тоже являются важными, но ответственность за них уже возлагается на плечи директора и вас. Если кто-то смог... - Мэдок задумчиво замолкает, а потом продолжает, - взломать систему, то явно для какой-то цели. Роберт, - смотрит на него серьезно, - умалчиваешь?
Фергюсон так же переводит взгляд на Робби. Этого следовало ожидать - старший Гордон не так глуп, чтобы запросто раскидываться секретной информацией. Даже для родного сына.
Тишина. Насколько минут. Слышно, как на кухне звенит посуда, в столовой Мэгги расставляет тарелки – готовятся обедать. Уютный мир, размеренный ритм жизни. Хрупкой. Зависящей иногда от одного правильного или неправильного решения.
Роберт отталкивается от подоконника, подходит к креслу отца.
- Я в очень неудачном положении. С одной стороны – ты выше меня по званию и ты - член правительства. То есть, я обязан тебе ответить. С другой – есть факт того, что я обещал сохранить все обстоятельства дела в тайне, - Гордон, усмехнувшись, смотрит на Лео, потом снова на отца. – Так что я вижу один выход. Я даю слово, что если мы с Фергюсоном найдем, что речь идет об угрозе городу, правительству ли, то я сразу же предоставлю тебе всю информацию, которую знаю. И окажу всякое содействие, которое ты посчитаешь нужным…
Мэдок долго молчит, скользит взглядом по фигуре сына. Робби будто слышит то ли грустное, то ли гордое: «А сын растет…»
- Пап, прекрати, а? Я все чувствую.
Мужчина улыбается так мягко, по-отцовски. А у Лео что-то сжимается в груди - до боли - оттого, что у него нет таких отношений... забывает, каково это.
- Тогда мне нужно сделать звонок, - Мэдок поднимается с кресла, снова серьезен, и, забрав у сына сложенный лист с данными курсанта, уходит из гостиной в кабинет.
Фергюсон и Гордон опять остаются одни.
- Хорошо выкрутился, - даже не улыбнувшись, хвалит его Леон.
Роберт пожимает плечами.
- Он должен мне верить. И если я увижу угрозу, я действительно все ему расскажу.
Это просто слова. Важнее поганое чувство обиды и неловкости рядом с Леоном. От него хочется избавиться и немедленно. Но Робби не знает как. Возможно... возможно, ему не стоило говорить так об Оливии. Возможно, вообще стоит прекратить ляпать при Фергюсоне все, что он думает.
Роберт подходит к дивану, останавливается, коленом легко пихает колени друга.
- По-крайней мере, я не молчал.
Лео смотрит на него снизу вверх, облизывает губы. Можно помириться, да?
- Молодец. Я в тебе не сомневался, - чуть улыбается и выдыхает.
Силой - самой малой ее частью - аккуратно и даже нежно заставляет Робби наклониться к себе. Касается кончиками пальцев едва покрасневшей щеки Гордона и тихо:
- Прости...
Роберт опирается руками о спинку дивана, склонившись над Леоном, прижимается щекой к его лбу:
- Я больше не скажу тебе о ней ни слова. Мне жаль.
Голос ровный, спокойный. Почему кажется, что прощаются?
Фергюсон прикрывает глаза и дергает Робби за прядь.
- Мне тоже, - болезненно тянет где-то между ребрами, с левой стороны.
Из коридора слышатся шаги, и в гостиную заходит Мэдок.
Роберт торопится отпрянуть, как будто его застали за чем-то постыдным, одергивает китель. Старший Гордон оглядывает парней, усмехнувшись.
- Митчелл был в лаборатории. Только эксперимент признан неудачным. Чип неактивен.
Робби несколько секунд смотрит на отца, потом медленно кивает:
- Спасибо. Я сообщу тебе, как и обещал. Мы возвращаемся в Академию.
- Обедать будете? Хелена была бы…
- Ммм... Нет, спасибо, - предельно вежливо. – Передай ей наши извинения.
Уже у двери Роберта останавливает насмешливый вопрос Мэдока:
- Сын, кто тебя так, а?
Взгляд Гордона на миг останавливается на Леоне, потом Роберт на выдохе, четко рапортует:
- Пострадал за свои убеждения, сэр.
Леонард закатывает глаза и, попрощавшись с отцом Робби, почти насильно выводит друга из особняка.

@темы: blind_mice, original

---

Приветствие!

 Сити, добро пожаловать)
замечательные рисунки)

@темы: приветствие, ПЧ

---

поиграли...

Ну, прежде всего, этот блин оказался более удачным, чем на Домиане. Видимо, потому что я написал романс и школьничков, а не жость.
Ну в общем, вот:
"В процессе подсчета голосов было сломано два калькулятора, выпито три литра кофе и вынесено два мозга. Но мы справились и представляем вашему вниманию наших отличников:

Утро, когда я влюбился – 239,5
История одного моего секрета – 201
Нелюбимый тобою – 178"...

*дрожащими ручками стискивая свой первый Оскар* Спасибо мамепапеДусе, всем, кто за меня голосовал, и тем, кто не голосовал, но поддерживал морально, оставлял комментарии и все такое прочее.
Еще спасибо тому, кто угадал мое авторство. Это было неожиданно и приятно. Хотя администрация почему-то этот момент упустила.
А еще поздравляю Motoharu. Его рассказ - единственный, который мне понравился на фесте.
Все. Высказался.

Название: Утро, когда я влюбился
Автор: [Chaos_Theory]
Вычитка: Saint Chimera (очень поверхностная и срочная. буду править еще сам)
Фандом: ориджинал
Тип: слэш
Рейтинг: R
Жанр: romance
Комментарий: написано на конкурс «1st of September day challenge» на Красном форуме.

Читаем?

В начале было… что? Подъезд, пролет между этажами с тусклой лампой и ободранными бледно-зелеными стенами, банка, наполовину заполненная окурками, слабый, какой-то инфернальный как в ужастиках свет фонарей за пыльным стеклом, стук посуды и звуки работающих телевизоров за закрытыми дверями.
Или кровь на платке? Яркие темные пятна на синем в клетку хлопке. Перепачканные пальцы и отчаяние: дома снова попадет.
А может быть, классически? В начале было слово. Вернее, несколько.
- Тебе не нужно было изображать из себя героя, – Тёма сгибает затекшие ноги, морщится, снова прикладывает платок к разбитому носу и губам. Тошнотворно пахнет сгоревшей рыбой. Хотя сейчас он не отказался бы и от такого ужина.
- Мне бы потом совесть покоя не дала.
Паша стоит напротив и пинает носком ботинка нижнюю ступеньку.
У него даже мысли не было, чтобы вступиться за какого-то там однокашника. Но парни явно переусердствовали с методами запугивания, выловив того в подворотне. Можно было стоять и курить, просто наблюдая. В этот раз все пошло дальше - мальчишка не хотел просто так сдаваться.
Достает сигарету из помятой в драке пачки - последняя. Поморщившись, закуривает и садится на корточки, прислонившись спиной к стене с потертой известкой.
- Тебе надо что-нибудь холодное приложить, - Паша показывает на себе - проводит пальцами по носу. - Когда твоя мать домой приходит?
- Полчаса назад, - коротко и хмуро. Тёма последовал бы совету, если бы мог попасть в квартиру. И попал бы, если бы этот самый уебок, дающий сейчас советы, со своей компанией не заловили его за гаражами после школы. Где-то там, на поле боя, и остался ключ.
Парень смотрит на своего неожиданного спасителя сверху вниз – учатся в параллельных классах, встречались пару раз и все. На самом деле сложно понять: нафиг он вступился? Вздохнув, Тёма присаживается рядом. Нужно что-то объяснить, да?
- Я не целовался с ней, - вздох. – Вернее, целовался, но…
- Но? - Паша поворачивает к нему голову, взглядом - по разбитым губам и носу, в глаза. - Искусственное дыхание делал что ли? - хмыкает и затягивается, снова глядя в черное окошко лестничной клетки.
Уже глубокий вечер. Сейчас еще домой идти по этим сраным подворотням. Сам не красивее будет, если что случится.
Нахрена вообще решился отводить этого калеку домой? «Потому что у него вся рожа в крови, а я целый», - услужливо отвечает Паша сам себе.
- Зовут тебя как?
- Тёма.
Дверь подъезда хлопает, Артем приподнимается, вытягивает шею, с надеждой глядя вниз. Шаги, поворот ключа. Нет, кто-то с первого этажа. Нужно продолжать неловкое странное общение. Во рту мерзкий привкус крови. Тёма осторожно касается губ, морщится, снова прикладывает платок.
- Но это всего лишь поцелуй. Ну, знаешь, - пожимает плечами, - никакого языка или чего-то там еще.
Тёма чувствует, что неотвратимо позорно краснеет. С чего он вообще объясняет? Этого спасителя никто здесь не держит. Не рыцарь же, вытащивший прекрасную даму из неприятностей.
- А тебя?
Выкинуть бычок - от удара о перила лестницы рассыпаются рыжие искорки пепла.
- Паша, - выдохнуть имя вместе с дымом. - Чего-то там еще... - тихо смеется, повторяя сказанное Артемом. - Еще скажи, что это она тебя зажала в угол, а ты отчаянно сопротивлялся, - уже еле сдерживает смех.
Драка из-за девчонки - это нормально. Так было давным-давно, так есть и сейчас. Воины бьются за право обладать красавицей. А тут... воины устали уже от этих драк.
Паша выравнивает дыхание и с улыбкой смотрит на парня.
- Теперь ты не скоро поцелуешься - девочкам надо кого покрасивее.
Тёма фыркает, с интересом глядя на собеседника – не пострадал, но выглядит воинственно весьма: темные волосы взъерошены, как перья нахохлившегося вороненка и в глазах решимость разорвать весь мир, если потребуется.
- Специалист, блин... по поцелуям, - Артем расплывается в улыбке, качает головой. – Не зажимала. Попросила всего лишь. На удачу перед контрольной. А твой ублюдочный друг разнервничался. С чего? Мы ж не трахались. Я кого угодно поцеловать могу.
Замечание про «ублюдочного друга» Паша пропускает. Можно было бы начать защищать его: потому что ревнивый, потому что ненавидит, когда трогают что-то принадлежащее ему, потому что... просто «потому что». И этим все сказано.
Больше интересует фраза про поцелуи...
- Вообще что ли значения этому не придаешь? - Паша хмурится, пытаясь понять, как это может быть. - Даже самую страшную девчонку поцелуешь, получается? - непонимание. - Что-то я не верю такому...
Тёма вытягивает губы трубочкой, тут же морщится от боли. Затянувшаяся, было, ранка расходится, ноет. Ну не любого, это он как-то поторопился. Но теперь поздно отступать. Тоскливо оглядывает лестничную площадку в надежде, что вот сейчас придет мама. Никого. Только отчаянно лает собака за дверью сорок шестой. Там живет как раз та самая страшная Таня, которую целовать совсем никак и ни при каких условиях не хочется.
Теперь это уже дело чести. Упорно разглядывает свои кеды и перепачканные землей и талым снегом штанины, пожав плечами, небрежно кидает:
- Да все равно. Это же просто… ну типа выражение симпатии или благодарности.
- Ааа... - Паша улыбается понимающе и одновременно хитро. - В щечку чмокнуть все могут, - фыркает. - А ты хоть раз с языком и «чем-то там еще» целовался?
Такая немного интимная тема разговора... Но лишь бы только не сидеть в тишине. Точнее, в разнообразии звуков за всеми этими дверями. Пальцы замерзают - Паша потирает руки друг о друга и дышит на них. Думает, что в следующий раз обязательно возьмет с собой перчатки...
- Конечно!
Нет... Не считать же за поцелуй торопливое неловкое облизывание на даче, за домом?
Но признаться в таком как-то… Артем нервно ерзает, с вызовом интересуется:
- А что? Хочешь получить мастер-класс?
Взгляд останавливается на губах Паши – тонких, едва-едва приоткрытых. Ничего такого, конечно… и все же – жарко и неловко. Тёма моргает и отворачивается, сосредоточенно разглядывает рисунок трещин на обшарпанных ступенях.
Ноги затекли. Паша сползает чуть ниже и просто садится на холодный бетон, вытягиваясь немного. Маленькие противные иголочки тут же начинают покалывать мышцы... Почти так же, как губы, но последнее приятнее. Неужели, из-за такой своеобразной темы разговора?
Дверь подъезда снова хлопает, но шаги быстро затихают.
- Думаешь научить меня целоваться? - смотрит на Тёму. Светлые волосы, длиной примерно до середины шеи, чуть вьются на концах из-за растаявшего на них снега - во время драки успели извалять. И взгляд... внимательный что ли.
Еще немного поговорить, а там уже и мама этого горе-Казановы придет. Если придет... Потому что уже самому пора быть дома, и курить хочется нестерпимо.
Тёма, сморщив нос, смотрит на собеседника с недоверием, искоса – тени от ресниц на скулах, острый подбородок, ухо в обрамлении прядей с двумя серебряными колечками. Смеется?
- Считаешь, что не смогу?
«Чего несу-то?» Поехали… Тёма выдыхает, едва сдерживается, чтобы не побиться головой об стену. Сейчас, кажется, договорится. Пальцы нервно впиваются в язычок молнии на куртке, теребят.
После этого смелого вопроса Паша широко улыбается. Можно развести нового знакомого на «слабо». Его же он ведь не поцелует, правильно? Губы Артема влажные и яркие из-за разводов крови. А нос, вроде, даже целый... И видно веснушки в поганом освещении лестничной клетки.
- Не сможешь, - качает головой, продолжая смотреть на собеседника - специально пристально, изучая взглядом. Хоть какое-то развлечение.
Так. Тёме остается только выдохнуть, вдохнуть и, смело хмыкнув, потянуться вперед, замереть в нескольких сантиметрах от носа Паши, подозрительно то ли уточнить, то ли предупредить:
- Без языка? Мы ж не сосаться собираемся, да?
И сразу же прижаться к губам. Так резко, что края ранки вновь расходятся, начиная кровоточить. Саднит, обжигая кожу.
Паша даже не успевает задать встречный вопрос: «А кто мне тут обещал мастер-класс?» Как-то слишком неожиданно. Приоткрывает губы, не понимая, зачем он это делает, проводит языком, скользит по кромке зубов. Вообще не верится в происходящее - и в то, что чувствуется вкус чужой крови, и в такое же чужое мягкое дыхание, и в тепло – нежное, приятное.
Поднимает руку и касается шеи Артема холодными кончиками пальцев - накрывает ладонью сзади, притягивает к себе, целуя по-мальчишески сильно и торопливо. Тянет за прядки, пальцами другой руки вцепляется в его куртку.
Тёма понимает, что произошло, только когда выстрелом в полной тишине хлопает дверь. Отстраняется резко, приложившись затылком о стену, смотрит обалдело-пьяно на Пашу. Тяжелое неровное дыхание, кажущееся оглушительно громким в гулком подъезде, выдает с головой. Застукали на месте преступления. Сердце подскакивает к горлу, когда подозрительная соседка строго интересуется, какого черта они, преступники малолетние, торчат в подъезде. Не заметила.
Губы горят – и на языке терпкий вкус сигаретного дыма. Тёма нервно облизывается, хрипло отвечает:
- Мать жду. Я ключ потерял.
Бабка, поворчав, уходит, закрывая за собой дверь. Видимо, узнала.
Облегчение. И сразу неловкая тишина.
Артем, почувствовав, что неотвратимо постыдно, как девчонка, краснеет, торопливо лезет в рюкзак за телефоном.
Задумчиво облизнувшись следом, Паша смотрит, как он быстро и немного нервно ищет нужный номер, на его румянец и губы, которые секунду назад целовал. Сам. Потянулся ведь. Сердце испуганно бьется о грудную клетку, а в голове не менее испуганная и глупая мысль - не получилось развести.
Фыркает, поднимается с пола, оттряхивает джинсы и, сунув руки в карманы куртки, смотрит на Тёму сверху вниз. Тот пока разговаривает по телефону, что-то узнает...
- Ну что там? - как ни в чем не бывало.
- Она вернется только утром. Дежурство…
Отличная перспектива. Артему остается либо сидеть здесь до утра, либо тащиться на другой конец города. А возвращаться как? Пешком? Благородно предлагая себя всем ублюдкам, мол, раз уж получил сегодня, почему бы и вам не добавить?
Лихорадочные мысли – как сумасшедшие зайцы. Но лучше пытаться думать о том, что делать дальше, чем о вкусе поцелуя... Нет, о самом его факте! Пальцы касаются ноющих губ – задумчиво, мягко. Тёма ловит себя на этом жесте, поспешно опускает руку, испуганно глянув на Пашу.
- Так что рыцарь может идти…
- Ты можешь у меня... - затыкается прежде, чем договаривает фразу до конца.
Это выглядит совсем не так, как должно было выглядеть, если бы один предложил другому переночевать у него. До завтрашнего утра. Потому что нет ключей, а мама не может вернуться домой - работает в ночную смену. Чисто дружеское предложение. Ну, в крайнем случае - из жалости.
Но вот как-то все это не вяжется... У Паши зарождается смутное ощущение чего-то явно постыдного. И томительное ожидание.
Все-таки набирает в легкие воздух и, царапая подкладку карманов, договаривает:
- Переночевать ты можешь у меня, - кусает нижнюю губу. Знает, что она обветривается из-за этого, но ничего с собой поделать не может - это все волнение.
Тёма вскидывает удивленный взгляд на парня, чтобы высказать свое категоричное «конечно, нет!», смотрит в глаза – чтобы только не смотреть ниже, держаться, не краснеть… Тонкие, яркие, с аккуратной ямочкой над верхней. И это «конечно, нет» почему-то сразу перестает быть таким категоричным. Находятся сотни доводов... Сидеть здесь – холодно и неудобно, а завтра в школу. Ехать к матери – дать ей лишний повод нервничать, потому что вид у Тёмы сейчас не самый подходящий, чтобы предстать перед родителем.
- Можно?
- Да, - тут же отвечает Паша. - Ну, так что? Пойдем. А то моя мамка уже беспокоится.
Из более-менее теплого подъезда на темную и холодную улицу. Мелкие снежинки больно кусают щеки, заставляют зажмуривать глаза. Дом Паши в трех кварталах. По темным подворотням, катаясь на замерзших лужах, разговаривая ни о чем - перебрасываясь парой фраз.
Свои ключи Паша умудрился не потерять, так что мальчишки тихо заходят в квартиру, аккуратно прикрывая за собой дверь. Уютно... наконец-то. Щелчок выключателя - в коридоре загорается лампочка.
- Где был так долго? - мама - уставшая и строгая. Чуть удивленно смотрит на Тёму, а потом снова на сына.
- Гулял, - быстро. - Мам, это Артем. Он ключи от дома потерял, а родители у него только утром будут. Так что я предложил ему переночевать у нас...
- Здравствуйте, - Тёма невнятно мямлит, опускает голову, чтобы не было видно лица. А то с такой разукрашенной физиономией ни в один нормальный дом не впустят.
Но Пашина мама только, вздохнув, кивает:
- Устроитесь сами? Мне вставать завтра рано.
Квартира – стандартная, как тысячи других – уютная, но тесная, узкий коридор, двери в комнаты. Тёма стягивает кеды, вешает куртку и вопросительно смотрит на своего спутника.
Паша проходит мимо него, легко задевая плечом. Шепчет:
- Пойдем, - и манит за собой пальцем.
В темноте натыкается на вещи, разбросанные по полу в своей комнате. Добирается до настольной лампы и нажимает на выключатель. Поворачивает ее так, чтобы свет не выходил в коридор, и тут же принимается запихивать раскиданную одежду в шкаф.
- Спать будешь тут, - кивает на узкую кое-как заправленную кровать, подбирая с пола носок.
- Спасибо. Можно мне в душ? – Тёма даже выдавливает благодарную улыбку, прежде чем стянуть свитер и положить его вместе с рюкзаком на пол у стены. Радует, что не заляпал вещи кровью, значит, есть вероятность, что факт драки можно будет скрыть от матери.
Уже даже удается не вспоминать о поце… Черррт! Жаркая горячая волна окатывает с головой, Тёма краснеет и отворачивается. И не спросишь же, какого хрена ты это сделал…
- Эмм... - Паша моргает. - Да, можно. Сейчас...
Продолжая суетиться, лишь бы не застопориваться на мыслях, он достает полотенце и отводит гостя в ванную комнату. Быстро и сбивчиво показывает, где что находится, и оставляет Артема одного, аккуратно прикрыв дверь. Только после этого выдыхает, прислонившись плечом к стене.
Через минуту в комнате уже относительный порядок. Через полторы - расстелена постель. Паша кусает губы, сидя на краешке в одних только домашних штанах. В голове противоречивые решения - лечь в зале, чтобы не дай бог, чего еще не произошло, или лечь тут, чтобы... чтобы. Будет тесно, но тепло и...
От этого «и» в животе начинает разливаться мягкое тепло, которое заставляет Пашу едва слышно простонать на выдохе и стиснуть бедра. Тоже нужен душ. Быстрее, Тёма...
Артем стягивает футболку, скидывает на пол джинсы и впервые за вечер сморит на себя в зеркало. Хорош. Припухшие губы с потемневшей ранкой, бурые разводы крови на коже. Касается носа – и тут же шипит как кот, которому хвост придавили. Ну, хоть не сломан, и то ладно.
Тёма, вздохнув, включает воду и встает под душ.
Усталость. Ею парень объясняет то, что его лихорадочно колотит под горячими струями воды. Быстрее закончить этот дурацкий день.
Артем вытирается, осторожно касается поджившей ранки, бросив последний взгляд в зеркало. Сам себя одергивает – чего красуешься, дурак? Кому понравиться пытаешься?
Натягивает джинсы и выходит из ванной.
В комнате уютно – желтый свет лампы, тепло и пахнет чистыми простынями. Только вот Тёма дрожит ничуть не меньше, нервно поводит плечами, глядя на расправленную постель.
- Я все…
Паша поднимается на ноги, старается не смотреть на капельки воды, небрежно рассыпанные по коже Артема.
- Ложись, - кивает на постель и тут же чувствует, как краснеет. - Лампу можешь выключить, если не боишься спать в темноте, - получается даже улыбнуться.
Тёма так и делает прежде всего. Прислушивается к шуму воды, потом снова стягивает джинсы и садится на постель. В полумраке белеют острые худые колени. Парень, вздохнув, торопливо натягивает на ноги одеяло. Паше понравилось? Целоваться? Он ничего не сказал. Хотя… С чего это вообще должно кого-то волновать? Артему понравилось. Мучительный вздох. Прежде чем накрыться с головой и отвернуться к стене.
Минут пять стоять перед зеркалом в ванной, глядя себе в глаза - трудное занятие. Паша нерешительно кусает нижнюю губу. А на самого себя смотреть мучительно стыдно. Вон... сразу же краснеет.
Вздыхает, насухо вытирается полотенцем - оттягивает время. Но из комнатки пора уже выйти. Босые ступни прилипают к линолеуму. Закрывает дверь и идет... не в гостиную.
Тишина. Где-то за окном тихо лает собака, проезжают автомобили, освещая потолок комнаты светом фар. И едва слышно - дыхание Артема. По очертаниям понятно, что лежит лицом к стене - из-под одеяла видна только светлая макушка.
Вдох. Выдох. Паша аккуратно ложится рядом - кровать чуть прогибается под его весом. Но пружины не скрипят, поэтому его движения сопровождаются только шорохом постельного белья.
Сердце бьется быстро, заглушая своим стуком все звуки. Руки дрожат. Ожидание и решимость. От собственной смелости голова пьяно кружится. И даже если за такую наглость он получит локтем в морду - попытка не пытка.
Ладони горячие, а пальцы наоборот - холодные. Прижимается к спине Тёмы. Так близко, что тот ощущает теплое дыхание на своей шее.
Ой! Артем вздрагивает, рывком двигается вперед, пытаясь отодвинуться. Кровать узкая, а он видимо занял слишком много места. Глухой стук – коленом о стену, в тишине звук такой громкий, наверняка разбудит родителей Паши. Тёма выдыхает, бормочет «прости». Лицо горит от стыда из-за своей неосторожности. Чувствует себя придавленным книжным шкафом котенком – не пошевелиться – впереди холодная стена. Позади… Ооо…
Нет, Тёма слышал, как вернулся Паша. Думал, что затаится на пять минут, пока хозяин комнаты возьмет то, за чем пришел и слиняет в гостиную… Но хозяин лег рядом, а потом еще и прижался. Наверняка ведь намекая, что места мало и что надо бы подвинуться. Но куда?! А еще этот самый хозяин горячий и одуряюще вкусно пахнет.
- Ты не спишь? - голос Паши немного хриплый. И вопрос глупый. А ситуация... непонятная, мягко говоря.
Он просовывает руку под боком Артема... Старается успокоить дыхание, но безрезультатно. Из-за близости хочется глотать воздух как воду, как будто испытывая жажду. В кончиках пальцев стучится кровь - в такт быстрому биению сердца. Обнимает... Ладонями на живот и грудь Тёмы - вплотную к себе.
- Нет, - ответ выходит задушенный и сдавленный.
Лучше было бы сказать «да», отодвинуться и попытаться уснуть. Только вот Артем не может и пошевелиться – зажат, без возможности сбежать. И от этой мысли, от духоты и от невозможной – не-мыслимой - близости чужого тела накатывает паника. Нет, не просто чужого. Парня. Которого вчера еще только мельком видел на переменах. А теперь вот… «А теперь у тебя на него стоит» - подсказывает ехидный внутренний голос. И от понимания правдивости этого замечания Артем дергается назад, вжимаясь ягодицами в бедра Паши. «У него, кстати, тоже…» - не затыкается сволочной шепоток.
Тепло... Жарко. От прикосновений - по телу сотни тонких проводков - каждый ударяет, словно зарядом тока. Небольшим, но от которого заметно потряхивает.
- И даже не спрашивай, что я делаю... - Паша целует напряженное плечо, проводит языком.
Это совсем не похоже на тот раз, когда он и Ленка заперлись у нее дома в родительской спальне, пока никого не было. Ничего подобного... Тогда - просто смутное ощущение чего-то приятного. Не более. И следом - констатация факта – «теперь я мужчина».
А сейчас вот... К парню ведь такое как-то неправильно ощущать? Слишком ярко... и много всего сразу - можно задохнуться.
Пальцами под ткань, поглаживая низ напряженного живота Тёмы. И, решившись, стянуть трусы, тут же обхватывая ладонью. Мягкая нежная кожа - обжигает... И перед глазами Паши темнеет слегка оттого, что он же и делает.
Артем успевает только попытаться снова отпрянуть, напрочь забыв о стене – сам себе напоминает попавшего в ловушку зайца – дрожит и безуспешно пытается вырваться. Под одеялом невыносимо жарко – от тесно прижатого тела, ласкающих пальцев – и это совсем не так, как когда сам себе. Острее и в сотни раз не правильнее. Но от этого только слаще. Тёма толкается бедрами в руку, ладонь сжимает сильнее, и он не может сдержать хриплого стона. В тишине комнаты он звучит чересчур громко, откровенно, как в самом непристойном порно. От этой ассоциации и стыд, и возбуждение настолько переплетаются, встряхивая тело, что Артему остается только зажать ладонью рот, прижаться мокрым лбом к холодной стене, опереться о нее раскрытой ладонью, позволяя делать с собой все, что захочется.
Вжавшись бедрами, Паша стонет следом, но тише... не забывая, что в квартире они не одни, и что стены почти картонные. Продолжает двигать рукой, доставляя удовольствие.
И просто пьяно ведет...
Внизу живота все до боли напряжено. И от всхлипов в тишине комнаты хочется уже сделать больше. Паша сжимает пальцами сосок, слегка тянет, прижимаясь губами к шее. Ладонью ниже - по ребрам, животу, который Артем тут же поджимает...
Стискивает бедро - под ягодицей. Облизывает губы...
Очень жарко... и там, где сейчас пальцы, - просто невероятно. Паша хрипло стонет и проводит ими между ягодиц, едва не заорав от этого. Спасает то, что горло как будто стискивает чья-то невидимая рука.
- Ты что делаешь, придурок? – голос Тёмы совсем не выражает той степени возмущения, которую он хотел вложить туда. Скорее робкий протест. Правда, Артем даже заводит руку за спину, обхватывает запястье, останавливая. Но тело уже предательски льнет, трется, настаивая на продолжении. Требуя… чего-то. Чего-то. Дальше только – картинки, милостиво заретушированные сознанием. Сердце стучит, как будто после часового бега.
- Хуй знает, - следует правдивый ответ.
Паша уже не соображает от желания и мазохистского удовольствия делать хорошо только Артему. А хорошо ли? То, что он подается навстречу и толкается бедрами... и стонет... и дрожит...
- Тебе хорошо, Тём?.. - шепотом на ухо, аккуратно поглаживая горячую ложбинку пальцами.
- Хорошо-о-о, - на выдохе, всхлипывая. Честно. Дальше ничего связного не получится. Так что лучше заткнуться, прикусить ребро ладони, чтобы не перебудить своими воплями весь дом.
Артем спихивает с себя одеяло, и плевать, что так он остается голым, незащищенным, полностью открытым.
- Ты… можешь… - говорить сложно – во рту пересохло. Тёма поворачивает голову, уткнувшись лицом в подушку. – Вставить его… немного? Пожалуйста…
Это... позволение, что ли?
Паша сглатывает, толкается средним пальцем. Мышцы поддаются... но так тесно обхватывают. До накрывающего чувства - наслаждения - с головой. Просто представить, что можно было бы… членом. Как в просмотренных порнушках. И словно натянутые до звона нити лопаются - хлестко бьют рваными концами по мышцам.
Зубы смыкаются на плече Артема. И Паша кончает, зажмуриваясь и дыша через раз.
Завтра Тёме будет стыдно. Непременно. Но сейчас не до этого. Неправильно и грязно. Должно быть. А на деле – подается назад, чтобы чувствовать еще острее. Больно и непередаваемо хорошо. А потом поясницу и ягодицы обжигает, палец Паши скользит внутри, так что Артема просто встряхивает, до темноты перед глазами, и он, сдавленно всхлипнув, впивается зубами в уголок подушки. Пока не перестает дрожать, и не успокаивается пульсация внизу живота.
- Бля.
И все. Остается только отдышаться и попробовать отстраниться. Только последнее не получается - тело уставшее... У Паши руки дрожат. Как в самом начале... А сколько это длилось? Даже ради спортивного интереса не хочется лезть за мобильным телефоном, чтобы посмотреть на часы.
От спермы липко, влажно...
Паша утыкается лбом в шею Тёмы и обнимает его, проваливаясь в сон.

От стука в дверь Артем аж подскакивает, растеряно хлопает глазами.
- Мальчики, не опоздайте в школу. Завтрак на столе.
Только бы не вошла! Одна-единственная мысль. Тема натягивает одеяло по глаза, понимая, что все бесполезно – то, что они лежат, обнявшись так, что не сразу и выпутаешься – выдает их с головой.
Но судный день не грянул, шаги удаляются, а чуть позже хлопает входная дверь, и Артем, выдохнув, откидывается на подушку.
- Паш…
От того, что кто-то ворочается под боком, появляется раздражение и приятное теплое чувство тихой радости. Паша бурчит в ответ:
- Че? - и лишь после этого открывает глаза.
Рядом Тёма - мягкий, сонный и в его руках. За ночь так и не получилось расцепить объятья.
Ночь... - мысль отрезвляющая, как зимнее утро за окном. Стоны, жар, податливость, дрожь... Мягкость и теснота... Все одним махом - волной - возвращая на место. Паша удивленно моргает, глядя в светлые карие глаза. Улыбается:
- Как спалось?
- Хорошо.
Чистая правда. Артем ни разу за ночь не проснулся. И сны были… Лучше не вспоминать. Ну уж не сейчас – это точно.
- Мы опоздаем в школу! – откидывает одеяло. Покраснев, укутывается, пытаясь нащупать руками потерянную часть гардероба. Никуда идти не хочется. После вчерашней драки все тело ноет. Хотя, не факт, что из-за нее…
Продолжая улыбаться, Паша наблюдает за его возней. Не хочет вставать - в комнате прохладно, а под одеялом тепло. И зачем вообще придумали эту школу?
- Давай, помогу, - не выдерживает, все-таки.
Смотрит Тёме в глаза, закусив губу. Так... уютно рядом. И принимается тискать его под предлогом поиска и надевания белья.
- Ээй! Ну что ты делаешь?! У меня же сейчас снова...
Артем замирает, широко раскрыв глаза, смотрит на Пашу, потом, мучительно вздохнув, все-таки заканчивает:
- ...ну это, - красноречиво показывая взглядом. И миг спустя, скатывается с кровати, запутавшись в простынях, подхватывает с пола джинсы и скрывается в ванной.
Удар разочарования приходится кулаком по подушке. Паша еще несколько секунд лежит в кровати, а потом решительно вылезает из постели. Холодный пол тут же принимается лизать ступни, по телу пробегаются мурашки...
- Тёёём... - скребется в дверь ванной, прижавшись плечом к стене.
- Чего? – спустя пару секунд отвечают из-за двери шепотом. И тут же. – Не впущу. У меня первым уроком физика. И по ней мне ничего хорошего не светит… Мне туда надо.
Последняя фраза произносится почти умоляя, с надрывом.
Паша фыркает.
- Если не светит, то зачем идти?
Продолжает царапаться в дверь. Как бы ни хотелось нарушать эту утреннюю идиллию, но у Паши тоже учеба. Не физика, правда... математика. Да и проблем с ней нет.
- Мы, кстати, и так уже почти опоздали на первый урок, - сообщает будничным тоном. - Нах торопиться? Ты будешь завтракать?
- Бляяя… - после паузы, видимо, глянув на часы. – Мне нужно все исправить до конца четверти.
Щелчок, и дверь приоткрывается. Тёма выглядывает в щель, хмуро смотрит на Пашу – всего секунду, потом расплывается в улыбке, вытягивает губы трубочкой, закрывает глаза и прижимается лбом к косяку.
- Поцелуй… меня…
Как вчера - в подъезде. Паша тянет дверь на себя и толкает Артема.
- Может, в этот раз тоже покажешь мне... как там? Мастер-класс? - смеется, упершись ладонью в край раковины, прижимается. - Зачем надел? - цепляет пальцами петель для ремня на джинсах и все-таки целует. Мягко, едва коснувшись кончиком языка сухих губ Тёмы.
Воспоминания о вчерашнем вечере вызывают улыбку. И все же – смутную тревогу. Неправильность происходящего, застилающая даже какую-то безумную, неконтролируемую радость, пузырьками шампанского бьющую в голову Артема. Он чуть отстраняется, спрашивает:
- Тебе нравится? Правда? Ведь все не должно быть так…
Улыбка пропадает. Паша тоже отстраняется.
Не должно... А ведь, правда. Но, как назло, нет чувства неправильности.
- Знаешь... - морщится, - мне неважно, - чешет затылок, глядя на Артема. - То есть, важно, но... - выдыхает, снова прижимается и шепчет ему прямо в губы. - Мне нравится.
Звонкий поцелуй.
Тёма шумно выдыхает, тянется вперед. Так и есть. Нравится – и это самое главное.
- Тогда…
Голова кружится от своей смелости и волнения. Даже посмотреть на Пашу не получается.
- Может быть… после уроков... ты поможешь мне с физикой? Мама опять уходит на ночь…
Какая-то чересчур счастливая улыбка и тихий смех:
- Помогу, - Паша кивает. - Только я в физике ничего не понимаю, - закусывает губу.
- Это... не имеет никакого значения.

the_end

@темы: original, мини

---

Приветствие!

LunaPark, привееет))
сигареты, кофе, вино, кальян... что предпочитаешь?))

@темы: приветствие, ПЧ

---

на день рождения Гокудеры Хаято)

подарки лежат вот тут.
ну а вот мой )

Вычитка поверхностная
Кроссовер: Katekyo Hitman REBORN! X Togainu no Chi
Пэйринг: Шики/Гокудера, Шики/Акира
Предупреждения: ООС и стеб.
Отказ от прав: мои только слова
Разрешение на размещение: только по запросу автору

«В это действо лучше не ввязываться» - самая трезвая и правильная мысль. Просто забрать отсюда то, что принадлежит ему.
Шики так и делает.
Выстрелы и взрывы. Откуда здесь, вообще, все эти люди?
Акира? Светлые волосы растрепаны, вся одежда, руки и лицо грязные от пороха и пыли. К тому же сопротивляется, матерясь через каждое слово. Точно он. Иль-Рэ вырубает парня одним ударом, перекидывает его через плечо и быстро скрывается с места бойни.

Дом. Ванная. Холодный кафель и горячая вода.
Шики самостоятельно раздевает бессознательное тело и следом раздевается сам. Одежда летит на пол, из карманов с глухим стуком - шашки динамита.
В тепле мышцы расслабляются, до приятных мурашек по коже. Мерное тихое дыхание парня в тишине...
Гокудера приоткрывает глаза. Нет, прежде чем открыть, чувствует. Тепло и мокро. Откуда?
Они сражались. Что-то взорвалось, обрушились балки, обсыпая пылью и известкой. Потом все. Его вырубили и сбросили в реку? Слишком тепло и... уютно.
Сквозь ресницы видно. Ванна. И в ней парень. сидит, положив руки на бортики, смотрит насмешливо. Похититель?
Хаято подскакивает на месте с вполне логичным:
- Какого хрена?!
Что-то не так... Шики пытается сосредоточиться, чтобы понять – что же именно. Но мозг просто отказывается подчиняться.
Было скурено слишком много травки... иногда нужно расслабляться.
Поэтому плюет на это дело и одним плавным движением оказывается близко к Хаято, раздвинув его ноги для своего удобства. Глаза парня яркие... Чувствуется от одного взгляда – осязаемая злость.
Как же он успел соскучиться по этому.
- Ты дома. Успокойся. Или опять будешь сопротивляться? – усмехается, прижимая ладонь к испачканной в порохе щеке Гокудеры, проводит подушечкой большого пальца по бледным губам и целует.
Глаза Хаято широко распахиваются. Он взвизгивает как-то громко, по девчачьи, и сам застыдившись своей реакций, отчаянно смыкает зубы на чужой губе, упирается руками в плечи парня.
Шики отдергивается. Боль от укуса резкая – неприятно саднит. Смотрит с недоумением и злостью.
Гокудера голый. Совсем. Ни оружия, ни кольца. Что делать? Взгляд Хранителя Урагана лихорадочно метается. У незнакомца черные волосы и не человеческие алые глаза.
Дома! Как же! Будто он не узнает свою ванную. Иллюзия?! Мукуро?!
- Я ничего не скажу!
Такой Акира – беззащитный, потерявшийся... возбуждает Шики.
- Не скажешь? – он не слишком ясно понимает, о чем речь. – А все-таки?
Проводит рукой по напряженному животу парня и обхватывает ладонью его член. Выдыхает с усмешкой:
- Хочешь?
Хаято замирает, зло сощурившись, смотрит в алые глаза, потом цедит сквозь зубы.
- Отпусти.
Внутри растет паника. Ее бы не было, если бы враг требовал чего-то, нападал, но так… Так… Хранитель Урагана теряется и не знает, что делать. Так его не касался никто.
Поэтому и остается только обхватить чужое сильное запястье, стиснуть пальцами, предупреждающе.
Шики цыкает и, небрежно надавливая на макушку, окунает парня в воду – с головой. Пора уже прекратить ему перечить. Пока Гокудера отфыркивается, замечает... На лице парня нет больше пороха и пыли, и Шики бледнеет с каждой следующей секундой все больше. Потому как внутри что-то неприятно обрывается, из головы выветривается вся наркотическая легкость.
А затем следует сакраментальный вопрос:
- Где Акира?
И тут же оба поворачиваются к двери.
- Какая же ты блудливая сволочь, Шики!
Взгляд Акиры, стоящего на пороге, не обещает ничего хорошего. Требует крови. И немедленно.
- Стоит ненадолго отлучиться… - парень оглядывает мокрого испуганного Гокудеру и побелевшего любовника. – Так… не буду мешать романтическому вечеру. Я за вещами, - он резко разворачивается на пятках и горделиво удаляется в сторону кухни.
- Стой! – Шики перестает, наконец, переводить взгляд с одного на другого, и быстро выбирается из ванной. Мокрый, чуть не падающий на влажном от воды кафеле, хватает катану, даже не думая о том, чтобы одеться, и догоняет Акиру за дверями комнатки. Пока тот не успел взяться за сковороду...
Гокудера остается один. Нельзя терять ни минуты. Он потом подумает о том, что это было и кто эти двое. Сейчас ему хочется только выбраться – к своим, к Ямамото… Хаято подбирает с пола одежду, стискивает в кулаке кольцо, позорно всхлипывая, боком подбирается к выходу. На кухне голоса и звон посуды. Пусть хоть поубивают друг друга, только про него не вспоминают. Уже у двери квартиры, Гокудера слышит, как крик сменяется хриплым громким стоном. О черт… Только не краснеть и не думать… О том, что он тоже хотел бы так. Чтобы за ним голый мокрый и с катаной.
Но другой.

@темы: Kateikyoushi_Hitman_Reborn, Togainu_no_Chi, фанфик

---

Приветствие!

Francis Bonnefoy
Kenren
rysalko
четверг,12-е
_Senta
как вас много Оо
всем привет!
почирикаем?


(c) Lily

@темы: приветствие, ПЧ

---

«Слепые мыши не видят западни», гл.8

Название: «Слепые мыши не видят западни»
Автор: [Chaos_Theory]
Вычитка: Motoharu (с 7 главы)
Рейтинг: R
Жанр: роман
Предупреждения: ust
Статус: в процессе
Размещение: по запросу автору

Глава_8

Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес,
Оттого что лес - моя колыбель, и могила - лес,
Оттого что я на земле стою - лишь одной ногой,
Оттого что я о тебе спою - как никто другой.
М. Цветаева

Безжизненные темно-серые очертания полуразрушенного здания. Гулкая тишина. Только отзвуки мира за узорно-потрескавшимися стенами.
Алексис находится здесь уже целый час. Эшли не опаздывает, это он пришел раньше. С прошлого раза ничего не изменилось: ни новых следов, ни отметин. И запах тот же - мертвой прогнившей осени. Сизый дым от зажатой между пальцами сигареты тоненькой струйкой поднимается к облупленному почерневшему потолку. В этом спокойствии сияние картинок ярче. Но они все - словно подернутые рябью отражения в водной глади. Если закрыть глаза, то тихий шепот незнакомого голоса сведет с ума.
Иллюзия, которая подчиняется и подчиняет себе... До звенящей боли в затылке, как будто кто-то беспрерывно царапает стекло острыми когтями.
Уже привык не замечать... И так трудно не заметить.
Без четверти шесть раздаются шаги. Стекло и осколки кирпича шуршат под подошвами сапог. Даже не пытается скрыться. Неосторожный мальчик.
Эшли останавливается, оглядывает пространство между полуразрушенной лестницей и стеной – после дневного света сложно привыкнуть к полумраку, и Митчелл не сразу замечает Алексиса. Оглядывается, моргнув растерянно, когда взгляд останавливается на темной фигуре, сидящей на ступенях.
Сегодня увольнительную получить было труднее. Более того, Эшли предупредили, что сбегать на прогулки три раза в неделю ему никто не позволит. В следующий раз придется придумать что-то другое.
- Привет.
Митчелл улыбается, шагая вперед. Нога цепляется за торчащую из земли арматуру, и он, сдавленно охнув, вытянув перед собой руки, летит вперед.
Резкий рывок за ворот кителя не позволяет упасть. Алексис крепко держит курсанта, смотрит на него все так же спокойно, не вставая со ступеней и зажимая сигарету зубами.
Мог бы и не ловить...
Ладони Митчелла упираются в колени парня, пальцы сжимаются.
- Ослеп? - спрашивает Алекс равнодушно. Взгляд в карие глаза с расширившимися зрачками от недостатка света в помещении. Мальчишка все такой же немного сонный...
- Прости. Я просто…
Митчелл, поспешно отпрянув, взмахивает рукой, надеясь только, что не разозлил Алексиса, потому что, говорят, этот может убить и за меньшее.
- В общем, просто… - заканчивает, робко улыбнувшись, и садится рядом, прижавшись лопатками к хлипким перилам.
Устал, на самом деле. Казалось, смерть мальчика должна была вызвать больше шума, но директор просто виртуозно замял это дело, объявив, что один из курсантов сбежал. И что, наверняка, это ошибка, и мальчик испуган, может быть, обижен на кого-то, а если объявить его в розыск, ничем хорошим для него история не закончится. Поэтому господа Фергюсон и Гордон из дисциплинарного комитета займутся его поисками, а остальные курсанты должны всячески содействовать, и будут последними сволочами, если проболтаются и испортят жизнь бедному запутавшемуся ребенку.
Ложь. Всюду. Митчелла от нее уже тошнит. То же было и с его отцом. «Он погиб как герой» - мерзкие равнодушные слова. И смешная пенсия в знак признательности Города.
Эшли поднимает взгляд на Алексиса.
- Принес? – а тело уже инстинктивно поджимается, отказываясь принимать инъекцию, язык немеет.
- Да, - отвечает спокойно и выкидывает окурок на пол.
Иллюзии сейчас не появляются. Или все – одна сплошная фальшивка? Убийца морщится, вытаскивает шприц из кармана.
- Для тебя и Аллена поступил приказ, - с тихим щелчком снимает колпачок. - Вербовать лучших из Академии. Желательно с чипами. Выполняйте, пока есть время.
Игла тонкая, блестит в тусклом свете солнца, которое едва-едва проникает в дом.
- Под язык?
Митчелл, вздохнув, кивает. Осточертело. Но выхода нет. Все остальное слишком заметно. И лучше пусть инъекцию сделает Алексис, чем он сам. Послушно открывает рот. Нужно отвлечься. Вербовать – это отлично, конечно. Сильнейшие: Фергюсон и Гордон, опять же. Ну и еще человек пять наберется. Но им-то зачем идти против правительства? Этим и так живется неплохо. Митчелл закрывает глаза. Тянущая боль, несильная, ожидаемая, а потом он перестает чувствовать свой язык. Мучительно выдыхает, приваливается к перилам, отстраняясь.
Минута. Всего одна. А потом сердце начинает колотиться оглушающе громко, в бешеном темпе перегоняя кровь. Скулы заливает лихорадочный яркий румянец.
Чужое дыхание - тяжелое в тишине... Алекс смотрит на мальчишку. Как и тогда подносит руку к его лицу, но не касается пальцами, только ощущает жар кожи.
Чистый препарат, без примесей и лишних добавок. И реакция на него - чистая. Яркая. Сладкая... Совсем не такая, когда по телу разливается боль – опутывает, стягивая колючей проволокой. Иногда Алексису казалось, что еще чуть-чуть, и острые тонкие спицы проткнут его изнутри. Но вместо этого лишь кровь на языке и прокушенных губах - побочный эффект от лекарства, приготовленного собственными руками.
А здесь никакой боли. Только – единственная - от введения иглы. Дальше - затапливающее возбуждение.
Как у Эшли... Мальчишка похож сейчас на светлое создание, нежное и кристально чистое...
- Ангел, - тихо и с улыбкой. Проводит пальцами по волосам, распутывая пряди.
Митчелл тянется за рукой, закрывает глаза. То, что сейчас нужно. Мягкие прикосновения, лихорадочное «еще, не останавливайся», и вместе с тем покой. Вспоминаются самые первые разы, тогда еще сам не мог себе сделать инъекцию. Мать плакала беззвучно, гладила по голове: «Потерпи, сейчас будет хорошо». А слезы, падающие на лицо Эшли, только раздражали кожу, хотелось рвануться, но не было сил сделать и шага. Сейчас никакой жалости, только равнодушные прикосновения человека, которому на тебя наплевать.
Эшли прижимается лбом к плечу Алексиса, сглатывает вязкую слюну.
- Правда, что ты пришел с той стороны?
Алекс гладит ладонью его затылок, тянет за прядки, волосы мягкие. Приятно касаться их подушечками пальцев.
- Тебе нравится верить сказкам? - на ухо.
- Нет. Но… - движения Алексиса вводят в транс. Странно. Так спокойно не должно быть с тем, кто в любой момент и без причины может прирезать. – Дыма без огня не бывает. Просто… если бы это было правдой, тогда я спросил бы у тебя одну вещь.
Люди чрезмерно любопытны. Но иногда интересно сыграть на этом...
- Спрашивай, - позволяет мужчина и одновременно с этим отвечает на заданный ранее вопрос. Ровно. Ничего не опасаясь.
- Этот город - всего лишь клетка с лабораторными мышками. Здесь безопасно.
- Это правда, что там нет ничего? – Эшли моргает, поднимает голову.
Слухи. Они похожи на городские сказки, рассказанные сумасшедшими. Кто в них будет верить? Если любой житель может подняться на стену и увидеть пустошь, разрушенные дома со следами обстрелов, мертвую землю на многие мили вперед. Но как тогда смог выжить Алексис?
Сильные пальцы сжимают пряди в кулаке. Запрокидывая голову Митчелла, Алекс мягко скользит губами по его щеке.
- Это глупость, - тихо. - Люди есть и за стеной.
Плевать, что о нем может думать мальчишка. Правда именно в этих словах. Это то, что еще четко понимает измученный мозг - тут всего лишь часть мира. А чип словно вытягивает нити разума, больно, долго, как будто выворачивая наизнанку представление о действительности - подчиняет своей реальности.
- Веришь? - шепот Алексиса в приоткрытые губы. Улыбка.
Митчелл пожимает плечами. От близости убийцы лицо горит, и тело начинает лихорадить. Воздуха не хватает. Эшли торопливо, нервно расстегивает верхние пуговицы кителя, ослабляет галстук. Не помогает. Душно. И тревожно.
- Не знаю. Если так, то почему ты здесь все еще? Этот город – ловушка.
Хочется добавить, что даже РА не изменит этого. Просто смена власти, но Митчелл останавливает себя. Неприятностей и так хватает.
Алексис смотрит на тонкие пальцы Эшли, на открывающуюся бледную кожу под воротником формы... И биение жилки - ровная пульсация, видимая глазу. Завораживает... Мужчина не сразу отвечает на вопрос.
- Вы просто стадо. Вас загнали в одно место и огородили забором, - тихо, хрипло, без каких-либо эмоций. - Я здесь не по своей вине. Но ненадолго.
Митчелл вскидывает возмущенный взгляд на убийцу. Ты пока здесь, вместе с этим стадом... Но вместо этих слов вырывается:
- Возьмешь меня с собой, когда будешь уходить?
Зачем? У Эшли здесь мать и обязательства. И он прекрасно знает, что никогда не сможет убежать, бросив все. И верить Алексису - глупо, он видел, что за стеной. И все же…
- Если успеешь за мной, - взгляд в карие глаза.
Вдали от этого города убийце никто не нужен. Если только собственная жизнь наедине со своими иллюзиями. Он медленно сходит с ума... поэтому постоянно нуждается в движении - оно заглушает тупую боль в венах.
Если успеешь...
Отстранив Митчелла от себя, Алекс поднимается - осколки кирпича хрустят под ногами.
- Сегодня двадцать четвертое. Вам с Алленом время до первого октября - это будет четверг, - достает из пачки сигарету. - В пятницу уже явится комиссия от правительства, - зажимает фильтр губами. - Кэп надеется на вас.
Эшли успеет. Он уверен. Главное - решиться.
- Хорошо. Я передам Крису.
Пора уходить. Времени как раз – добраться до Академии и отметиться. Но Митчелл медлит, поднимает голову:
- До пятницы? Здесь же?
Дело не в том, что Эшли хочет видеть Алекса, ничего такого. Причина всего лишь в инъекции, без которой он умрет.
- Да. Я принесу лекарство, - Алексис надевает капюшон, выдыхает дым.
Уже можно уйти, но... Оборачивается к мальчишке. Смотрит на него сверху вниз.
- До встречи, - после паузы, с улыбкой.
Сунуть руки в карманы и ровным шагом из здания.


Физика – это откровенно скучно. Робби успел уже раз пять закрыть и открыть учебник, сходить в душ, выкурить три сигареты и попытаться заговорить с Леоном о темах, далеких от изучаемого предмета. Фергюсон невнятно буркнул в ответ, чего явно было маловато для поддержания беседы.
Теперь Гордон лежит, устроив раскрытую книгу на животе, пробегает глазами по строчкам, в конце каждого абзаца отвлекаясь и бросая взгляд то на часы, то на Леона.
Полчаса до… В животе сладко сжимается от предвкушения. Гордон пытается унять это идиотское волнение, от которого голова идет кругом, но которое, между тем, имеет горьковатый привкус чувства вины. Во рту сушит. Робби тянется за открытой бутылкой воды, делает глоток.
- Лео, я не могу это учить. Ну честное слово. Бесит.
Данные на РА пришли, как и обещал директор, но их изучение решили отложить на утро. Хотя с большим удовольствием Гордон занялся бы сейчас ими.
- А как контрольную сдавать? - равнодушно. Леон зевает.
Да как обычно, естественно... Ему тоже, честно говоря, надоело учить. От разнообразных формул и законов тянет в сон. Хотя этот предмет гораздо интереснее, чем математика. Или та же самая история. Но для Робби это не так.
Фергюсон закрывает учебник и кладет его на пол рядом с кроватью. Улыбается мягко, смотрит на Робби.
- Ты какой-то напряженный.
- Лео… - Гордон медлит, подбирая слова. – Я чувствую приближение катастрофы. Этот мальчик только повод. Если… Мы только увидели этот долбаный мир, только стали спать спокойно. А теперь снова? Нам придется…
...Убивать. То, чему их учили. Робби не проговаривает вслух, вместо этого успокаивает сам себя:
– Таково истинное наше предназначение. Не мухлевать на экзаменах или колоть орехи даром, - усмехнувшись, прижимается виском к металлической перекладине.
У Леона почти прозрачные глаза и серебристые волосы. Так хочется переползти на его кровать, свернуться рядом с ним котенком, прижаться и закрыть глаза, наплевав на эту встречу.
Все так и есть. Леонард выдыхает. Истинное предназначение - уничтожать всех, кто стоит на пути, и быть верными правительству. Самое время понять и показать, насколько хорошо их обучили.
Верно?
- Нет выбора, - Фергюсон перебирается на кровать Роберта, ложится рядом. - Они создавали идеальных убийц. А нам даже возразить нечего, все правильно - мы пример и опора для будущего, безоблачного и счастливого, - устало улыбается, глядя в потемневшие глаза друга. - И мы сделаем все, что они прикажут.
Робби цепляет длинную прядь Леона, пропускает ее сквозь пальцы, задумчиво улыбаясь.
- Это правильно. РА – не герои, они террористы. Значит… - касается щеки, обводит кончиками пальцев скулу. – Я убью каждого. Ведь для этого тогда в лаборатории я выжил.
Холод, вспарывающий сухую, тонкую кожу, от него, казалось, губы лопались, и кровь промерзала, замедляя свой бег. Дар рождался, чип пускал длинные тонкие нити по слабому организму, анализировал, искал идеальную форму выражения. Как это происходит? Считывает данные, то, что уже есть и просто встраивается, усиливая их? Если у тебя повышенное восприятие – он дает тебе эмпатию. Так?
Робби ерзает на кровати, устраиваясь удобнее, мельком бросает взгляд на часы. Десять минут.
Если выживать только для того, чтобы убивать... Леон знает, что Гордон тяжело воспринимал чип тогда, в лаборатории. И смог сжиться, потому что сильный.
- Вспомни лучше первые курсы Академии, - прикрывает глаза, прижимается щекой к плечу Робби. - Это было гораздо веселее.
Ладонью по груди, ощущая стук сердца. Обнимает... пальцами мягко проводит по ребрам через тонкую ткань рубашки.
- Гораздо веселее, Лео, - Роберт смеется, бережно прижимая к себе.
Только он – никого больше. Никакой Оливии. Тогда казалось, что выжил вот для этого, чтобы носиться по гулким мертвым коридорам Академии, гулять по городу, таскать сладости из магазинов, а все остальное – просто плата за Фергюсона. Самообман. Жизнь - другая.
- Я хотел бы…
...чтобы все снова стало, как тогда. Роберт закусывает губу, останавливая себя. То, что для него те годы – лучшее время, вовсе не значит, что так и для Фергюсона. Больно. Невыразимо больно. Кажется, кто-то пропихивает ледяную иглу в легкие, миллиметр за миллиметром.
И правда в том, что сейчас Роберту придется сказать: «Не жди меня. Я должен уйти».
Солгать или не договорить – какая, по сути, разница? Смысл один.
Робби осторожно касается подбородка Леона.
- Так еще будет. Вот пройдет этот дурацкий период.
Снова ложь. Гордон глушит свою боль и ядовитое горькое презрение к себе. Накрывает Леона как куполом. Тепло… Сонно… Бесконечные поля цветущего клевера, медовый сладкий запах и жужжание пчел. Робби перебирает серебристые пряди задумчиво, не открывая глаз, только чувствуя, что вот-вот, и Лео заурчит как большой золотистый кот. Тогда не нужно было закрываться…
Спи…

Крис опаздывает, но не прибавляет шаг - не привык торопиться.
Митчелл передал информацию, и пора уже начинать действовать. Тянуть с этим никак нельзя, хотя нужно больше втереться в доверие. Или зацепить чем-нибудь, чтобы была причина, по которой Гордон поднимется с насиженного места.
Завтра. А сегодня... холодная ночь и ветер, гоняющий опавшую листву. И Роберт точно уже ждет Криса - слово ублюдка из элиты.
Открывает двери чуть-чуть, чтобы проскользнуть в раздевалку.
Гордон не поворачивается, стоит, глядя в окно, сунув руки в карманы штанов. Видеть не нужно – он достаточно общался с Алленом, чтобы узнать его сразу. Эмоции Криса – темное холодное индиго, нечто острое, жесткое, но со сладким запахом ванили, от которого рот моментально наполняет слюна.
Роберт успел продрогнуть, пока шел сюда по вечно холодным, вымерзшим насквозь коридорам, и пока ждал Аллена. Не спас даже накинутый на футболку китель.
Хочется быстрее закончить и в комнату, под бок к Лео, накрыться одеялом и уснуть.
- Хочешь чего-то… специфического?
- На твое усмотрение, - сразу же отвечает Крис, глядя на Робби. Босой и встрепанный...
Он подходит и обнимает эмпата со спины, прижимая к себе. Тоже смотрит в окно, и шепотом на ухо:
- Только... сделай мне хорошо. У меня паршивый день, - можно сказать откровенно, все равно Гордон чувствует. Один Митчелл для него преграда.
Но скоро могут выяснить, в чем подвох.
Роберт недовольно поводит плечами - не то чтобы прикосновения были неприятны, так даже теплее, - скорее, напоминая о границах. Прислушивается, склонив голову на бок. Да, знакомое чувство - смесь обиды на весь мир и жгучего желания. Робби смеется, глянув на Криса через плечо.
- Что, Митчелл отказал?
- И как догадался? – Аллен отпускает его, прислоняется спиной к шкафчикам. - Я же говорю, день неудачный, - закуривает и выдыхает дым в потолок. - А у тебя все хорошо? - усмехается, глянув на Гордона.
Роберт игнорирует вопрос, задумчиво касается кончиками пальцев холодного пыльного стекла. Золотистый свет фонарей, липнущий к окнам и далекие отсветы прожекторов по периметру стены.
- Скажешь, когда будет достаточно.
Первые годы Академии… Роберт пытается справиться с горечью и обжигающим стыдом – этим нельзя делиться! Это только для них двоих… Не для чужих. И тут же горячая лихорадочная радость – вот она ядовитая блядская кровь Гордонов.
Первый день после переезда в Академию. Ни у кого и мысли не было, что их с Леоном можно развести по разным комнатам. Они вместе. Это само собой разумеющееся. И это никогда не изменится. Дикий восторг тропическим цунами, волны выше головы, сметающие все подчистую. Теперь не нужно расставаться даже на ночь, расходиться по домам. Все. Весь этот новый неизведанный мир – их. Роберт сидел на кровати, обалдев, и смотрел на Фергюсона.
Гордон моргает, переводит взгляд на Криса.
- Дай сигарету.
Нужно быть осторожным. И не превысить допустимый уровень использования дара.
Это захватывает. Аллен прикрывает глаза, улыбаясь. Чувствуя, как стучит сердце. И внутри словно надувается шарик - буквально распирает от счастья, радости и предвкушения вперемешку с любопытством. Почти через край.
Почти.
Выдыхает, протягивает пачку сигарет Робби.
- Отлично, - облизывает губы.
Оно еще внутри. Эмпат держит эмоции. И не хочется отпускать. Еще, еще... может, получится сделать своим.
Роберт, кивнув, прикуривает, не торопится вернуться к окну. Аллен поглощает, требует то, что Гордон всегда ненавидел, от чего пытался избавиться, закрыться – жалкую способность людей испытывать чувства, противоречивые, яркие, обжигающие, иглами впивающиеся в головной мозг. Крис жаждет забрать их себе. Такая странность.
Робби делает шаг вперед, останавливаясь рядом с Алленом, сжимает в своей ладони его пальцы – холодные, негибкие. Дым царапает горло, Гордон языком переталкивает сигарету в уголок рта, опускает голову.
Нежность… Светлая, легкая, как дуновение ветра в летнюю удушающую жару. Прикосновения к коже. Снова Леон. Они пробираются через заднюю дверь на кухню. Просто так. Потому что через парадную неинтересно. А на кухне Мэгги, она обязательно угостит чем-нибудь. И можно безнаказанно попялиться на ее грудь в вырезе белоснежной рубашки. Она, конечно, видит это. Но Роберту все позволено. Она краснеет под его взглядом, нервно застегивая верхнюю пуговицу, и притворно строго указывает на дверь. Робби смеется, хватает Леона за руку, тянет за собой: «Давай, пообедаешь с нами».
Легкое возбуждение, от которого кончики пальцев покалывает и живот сводит. Предчувствие. Запахи корицы и яблок. Гордон стряхивает пепел на пол, мягко улыбаясь.
Крис удивленно смотрит на него. Нежно и сладко внутри, на смену детскому азарту. Легко и спокойно. И желание... сделать приятное, получить такое же приятное взамен. Или просто так. То, что Аллен испытывает только урывками, не выдерживая слишком долго.
За нежностью - возбуждение. Мягкое, горячее, как неумелый любовник. Но мирное. Оно такое чужое...
- Кто в тебе такие чувства вызывает?
Сигарета дотлевает до фильтра. Крис просто выкидывает ее на пол и цепляет пальцами запястье Робби. Ближе к себе, чуть настойчиво. Эмоции затопляют мягкими перистыми облаками и приятной прохладой, но вместе с тем... тепло.
Касается губами шеи Гордона там, где бьется пульс. Не кусает, как привык - из-за этого, чужого, хочется мягко поцеловать и провести языком. Так и делает...
Роберт подается вперед, закрывает глаза. И только потом, сквозь это бледно-лиловое ласковое прорываются стальные иглы напоминая – обман. Ты сам внушил это. Сразу же отстраняется, упираясь ладонью в плечо Аллена, смотрит внимательно. Зачем вообще эта исповедь? И ведь чуть не назвал имя. Сам попался в свою паутину?
- Прошлое, - голос Гордона звучит глухо.
Они тогда не успели выбежать из кухни. Остановил голос Мэгги: «Идите, хозяйка приготовила сегодня яблочный пирог». Не оборачиваясь, только сжав пальцы Леона сильнее, Роберт небрежно бросил: «Эта сука все равно не умеет как…» Звонко. Наотмашь. Так, что губа лопнула, и во рту растекся вкус крови. Не обида. Ненависть – до дрожи, так что лицо побелело. Руки дрожали, когда Робби, глядя в светлые глаза Хелены, выдохнул: «Ты не смеешь меня трогать». Ступени, мелькающие перед глазами, дверь ванной. Все прыгает, расплываясь. Холодный кафель. И странный взгляд Леона, заскочившего вслед за ним, выкручивающего кран с холодной водой. Теплые пальцы, обхватившие подбородок. Дыхание тоже теплое, сбившееся. Миг, прежде чем дверь распахнулась.
День, когда Леон познакомился с Оливией.
Роберт откидывает докуренную сигарету, пальцы дрожат даже сейчас. И жаркая волна крови приливает к скулам. Ненавижу.
Швыряет эти картинки в лицо Крису – так же, как тогда – наотмашь, хлестко, безжалостно. Это… нравится?
Холодно и одновременно жарко. Отвратительно больно, обидно. До этого светлое чувство рвется, выворачивается от ненависти, и уже нет ни капли удовольствия. Крис смотрит в глаза Робби. Необъяснимое желание ударить, вернуть все, как было.
Так... отчаянно.
Гордон рассказывает свою историю, длинную и насыщенную пестрыми красками. Умело, как никто другой. Вряд ли кто-то сможет показать все то, что было, так же ярко.
- Это...
Крис не может сказать. Сжимает кулаки, вдыхает, выдыхает... Низменные эмоции. Ничего высокого, но...
- Даже это не мое, - тихо. Отворачивается.
Тошнит от этой бесполезной злости.
- Не твое, - спокойно подтверждает Гордон. – И не для тебя.
Опустошение. Хочется в свою комнату, прижаться к Леону и закрыть глаза. Просто лежать, перебирать воспоминания, сжимая кулаки от бессилия, оттого что такого уже никогда не будет.
Роберт задумчиво проводит пальцами по щеке Криса, потом отходит на шаг.
- Завтра приходить?
- Да.
Еще ощущается касание к коже, хотя Гордон уже ушел. Сколько прошло времени? Не разобрать.
Аллен сжимает зубами фильтр сигареты, закуривает. Еще пару минут посидеть в раздевалке на одном из пыльных матов, тупо глядя в одну точку, размышляя... ни о чем.
Мертвенно тихо. Пальцы дрожат. И сизая струйка дыма, поднимающаяся к потолку, неровно подрагивает.
Упирается локтями в колени, прижимает ладони ко лбу. Закрывает глаза.
Тебе... так же одиноко, Робби?

@темы: blind_mice, original

---

и исчо раз

ыыы...
я не успокоюсь.
это очередной фест, только уже на Красном форуме, который я упоминал ранее. присел я там удачно

тема работ - school-life. так что это можно смело читать всем тем, кого прет от таких текстов ))
угадывать будем? ^^

запись создана: 03.09.2009 в 15:04

@темы: 23, красное

---

Агрипина!

ты дождалась ^^
кхм... в общем, ты просила ЯмаГоку. иии... я волнуюсь *грызет ноготь*
вдох-выдох...

вот

Название: не придумалось Утро
Фандом: Kateikyoushi Hitman Reborn
Автор: [Chaos_Theory]
Вычитка: авторская
Рейтинг: nc-17
Пейринг: ЯмаГоку
Предупреждения: ООС по желанию
Отказ от прав: мои только слова
Размещение: по запросу автору

Ритм. Дыхание. Движения воздуха – плотного, как вода. Капли тумана, дрожащие на лезвии, соскальзывающие вниз – медленно, замирающие на миг, прежде чем сорваться. Далекий глухой стук в глубине сада. И даже сердце Ямамото – все тот же ритм. Сконцентрироваться на нем, подчиняя себе, не прекращая ката. Плавные, округлые движения – совершенство завершенности.
Такеши видит и резной алый лист, падающий с клена – также медленно, и яркие пятна вымокших астр, и пар, вырывающийся вместе с дыханием, но все это лишь обрамление того самого ритма – холодного, металлического, стержнем застывшего внутри.
А потом ровная ниточка пульса вдруг подскакивает, едва-едва не разрываясь, когда рваной дробью раздаются шаги – нетерпеливые, быстрые, и из-за угла появляется белобрысая башка сверхдеятельного одноклассника. Гокудера недовольно цыкает и садится на веранде. Совсем не вовремя – мог бы и подождать, что нужно в такую рань? Такеши выдыхает осторожно, пытаясь вновь сконцентрироваться.
Хаято наблюдает за движениями мечника. Они плавные, как мазки кисти художника, ровные... И это спокойствие почему-то только еще больше раздражает.
- Эй, Ямамото! - резко, намереваясь задеть, снова сбить. - Кажется, ты сачкуешь, - усмехается и чуть откидывается назад, упираясь руками в пол за спиной. Если Такеши не хочет подвести босса, то пусть выкладывается на полную. Присутствие Гокудеры его смущать не должно, верно?
Не обращать внимания у Ямамото не получается – голова в ореоле встопорщенных белых волос маячит на периферии зрения, отвлекая. Не вписываясь - ну никак - в картину этого утра. Неправильный и угловатый. Такеши не поворачивается, продолжает ката – их необходимо завершить. Но нужный ритм больше поймать не получается. Не достаточно сильный. Его так легко отвлечь. Ямамото выдыхает осторожно, пытаясь сконцентрироваться. Просто нужно тренироваться. Каждый день. Движение завершено – острие катаны очерчивает полукруг, почти касаясь покрытой гравием дорожки сада. Такеши удается даже улыбнуться – дружелюбно, как обычно:
- Привет. Пришел с инспекцией? Или просто поболтать?
Воздух холодный, пахнет влажной землей и мокрой слежавшейся листвой – теперь Ямамото в полной мере чувствует это. И тишину – тяжелую, вязкую. В доме никого, кроме них.
- Нахрена ты мне сдался «просто поболтать»? - Хаято поднимается и идет к Такеши. Перед глазами еще картинки увиденного... Гибкое тело, отточенность движений. Плавно развевающиеся полы черной хакама.
Мягкая трава тихо шуршит под ногами, сминается. Блестящие капельки росы разбиваются о ботинки.
- Тебе даже тренировки не помогают, - получается презрительно. - Никуда не годишься. Только на кухню - салаты резать. И зачем ты вообще нужен боссу?
Ямамото наблюдает за парнем, и, только когда тот подходит почти вплотную, спокойно, глядя в светлые блестящие глаза, замечает:
- Мы все ему нужны. А значит, должны сделать то, что он нас зависит.
Иногда Гокудера страшно бесит. Он капризничает и требует к себе внимания. Как ребенок. И ревнует к Цуне все с тем же детским – мое, не прикасайтесь. Как будто раньше у него и друзей никогда не было. Хотя, может, так и есть? Колючий и резкий. Эта мысль отрезвляет и заставляет Такеши терпеливо улыбнуться, поддеть:
- Может, я тебе просто нравлюсь?
Дергает за прядку, тянет к себе.
- Какого черта? - сдавленное возмущение Гокудеры.
Паника: как догадался?! Злость: не много ли возомнил о себе?
Резкий шаг назад, Хаято чуть не падает, поскользнувшись на траве. Выпрямляется, смотрит с ненавистью, чувствует, как краснеют скулы.
- Долбаный придурок, - сквозь зубы. Слов больше нет. Только одни ругательства, но Гокудера их проглатывает, сжимает губы и, развернувшись, направляется к дому.
- Стой!
Ямамото смеется, догоняет Хаято уже возле веранды – обхватив, притягивает к себе одной рукой.
- Попался.
Теплый. Такеши чувствует – острые лопатки и вздымающиеся от тяжелого дыхания ребра Хаято. Вдруг накрывает – щемящая нежность. Не отпуская, носом зарывается в длинные прядки, легко целует шею.
- Не... не делай так, - пальцами впивается в предплечье, цепляясь за плотную ткань. Мурашки, дрожь - по телу, хотя Такеши просто обнимает, просто целует... Мягкие губы, дыхание - чужое, горячее.
Да он издевается! Хаято резко разворачивается и отступает на шаг, касаясь лопатками раздвижной рамы, выдыхает. Смотрит в карие глаза - с вызовом.
- Думаешь, помогу тебе расслабиться после выматывающей тренировки? - насмешливо, голос едва-едва не дрожит.
Ямамото недоумевая смотрит на замершего на веранде парня. Что значит «расслабиться»? Понимание смысла слов – как холодный душ. Нет, Такеши даже и не думал о таком! Ни разу!
Хотя зачем-то поцеловал... И было сладко и приятно. Кожа Гокудеры светлая – пахнет мылом и осенними листьями. И сам Хаято – растерянный и смущенный – не частое зрелище. От такого, не удивительно, что горло перехватывает. Кончики пальцев покалывает от странного предчувствия. Поиграем? Ты же любишь… играть?
Ямамото кладет катану на доски веранды, делает шаг к застывшему парню. А потом рывком притягивает его к себе – так близко, что голова кружится. Искусанные губы и острый подбородок.
- А ты поможешь?
Хаято упирается ладонями в плечи Такеши, царапая кожу через белую ткань косодэ, слабо отталкивая. Запястья, оплетенные ремешками, дрожат. Какой позор... - скулит побитая гордость. И - одновременно - приятно. Чувствовать слабость, когда обнимают, прижимают к себе так вот сильно.
Защищен.
И в опасности.
- Конечно... - выдыхает Гокудера, облизывает губы, - нет.
Ямамото опускает взгляд ниже – точно на аккуратную ямочку надо ртом, потом снова - в глаза. Такой Хаято вызывает непонятное волнение и желание опекать. Глупо, конечно. И он точно не скажет об этом парню. Дойти до черты – так приятно, как будто тащишь сладкое тайком. Нет, в разы приятнее. Еще чуть-чуть подразнить, и Ямамото остановится... Точно остановится.
Руки перемещаются ниже, сжимают ягодицы, Такеши, глубоко вздохнув, тянется вперед, останавливается на секунду, прежде чем провести кончиком языка по сухим губам Хаято, раскрывая.
Задержать дыхание, позволить целовать. Колени Гокудеры подгибаются... Ждал этого. Когда же, наконец, Ямамото прикоснется... Вкус поцелуя - нежный, как утренний ветер, когда вот-вот станет жарко от проснувшегося солнца. И внизу живота мягкое тепло.
Но так легко нельзя сдаваться.
- Ты фигово целуешься, - тяжело дыша, стискивая пальцами воротник и все еще пытаясь удержаться на ногах.
- Я знаю… - Такеши улыбается, глядя на растерянного, покрасневшего Гокудеру. – У меня не так уж много опыта.
Ближе к себе, мягко надавив на плечи, опуститься на прохладные покрытые росой доски веранды, притянуть за шею, прижаться лбом к горячей скуле.
- Но я научусь.
Пальцы Ямамото цепляются за клепки на куртке, за ремешки, браслеты, кольца. Хранитель Урагана весь – острый и угловатый…
"А черта – она на самом деле пролегает здесь", – яркая, четкая мысль Такеши. Необходимо прямо сейчас остановиться. Но уже невозможно. Губы Хаято яркие, приоткрытые, сквозь них вырывается горячее дыхание – паром в звенящий утренний воздух. Прихватить нижнюю, потянуть слегка, обвести языком по контуру – глубже – по внутренней стороне и кромке зубов. Ответишь?
Гокудера прижимается сам, хочет проявить инициативу - целует Такеши, мягко кусая. Ладонью по коротким черным волосам - сжать на затылке, притянуть, не отпуская. Кончиками пальцев касается шеи, чувствует пульс. Ниже - под ворот косодэ. От близости и тепла Ямамото голова идет кругом. И кажется мало... Чертовски мало.
Отрывается, скользит губами по горячей щеке Ямамото. На ухо:
- Ты не научишься... У тебя с этим туго, - улыбаясь, целует, прихватывает зубами мочку.
Такеши смеется, подставляясь под поцелуи, трется щекой о шею Гокудеры:
- Нужно просто больше тренироваться.
Холодно. От этого так лихорадит? Ткань хакама пропиталась росой и теперь липнет к ногам – неудобно и зябко до дрожи. Сейчас бы в дом, под душ, стянуть с себя одежду... Но Ямамото не двигается, сжимает ладонями бедра Хаято, задирает рубашку вместе с футболкой, гладит пальцами бока – кожа тонкая, теплая, хочется сжать сильнее, но Такеши не решается сделать больно – едва касаясь, скользит вдоль позвоночника вверх, к выступающим лопаткам.
Выгнуться под легкими прикосновениями - Гокудера тихо стонет. Руки Хранителя Дождя горячие...
- Я тебя хочу, - на выдохе. И не важно, услышали его или нет. Тянет косодэ с плеч Ямамото, целует, оставляя яркие следы. Желание получить без остатка, сделать только своим, заглушает тоненький голосок - прекрати, так ведь нельзя. Теперь никаких преград.
Настойчиво толкает Такеши в грудь, заставляя лечь. Опускается, мягко прихватывает кожу шеи.
Ямамото едва сдерживается, чтобы не переспросить. Что-то подсказывает: не стоит. Вместо этого – лучше послушно откинуться назад, положить ладони на бедра, притягивая к себе. И одновременно удерживая. Гокудера же безбашенный – кидается во все с головой, а потом жалеет. Значит, нужно ему самому быть спокойным – суметь остановиться. Но вместо этого вопрос: что дальше? Такеши выдыхает беззвучно, смотрит в глаза – зеленые, с расширившимися зрачками. Голова кружится, и остается одна мысль – сделать так, чтобы было хорошо. Тянется, расстегивает ремень на джинсах парня – пальцы дрожат. Все же никакой выдержки.
Хаято напрягается всем телом, чувствуя... Смотрит в карие глаза.
- Нравится? - двигается, потираясь, намекая, о чем именно спрашивает.
Очень хорошо - сидеть вот так вот на бедрах Ямамото и... его пальцы... Выдыхает со стоном. Обжигающе горячая ладонь - стискивает. Хочется еще. Этого мало, хотя они и так уже зашли довольно далеко. Начиная с поцелуя. Трясет от происходящего.
Гокудера наклоняется, упираясь дрожащими руками в пол. Ощущает себя слабым. Это подталкивает сделать что-нибудь... Целует, немного грубо, быстро. Толкаясь бедрами в руку и, одновременно, чувствует через джинсы и хакама возбуждение Такеши.
- Да… - выдыхает Ямамото.
Так много всего сразу: запахи – листьев, кожи Хаято, дождя и деревянного пола, ощущения – кожа под пальцами горячая, гладкая, как шелк, эмоции - стыдно, душно, тяжело. Тело напряжено до предела – тронь, зазвенит, как сталь, и в тоже время гибкое, податливое. Голова кругом. Слишком…
Губы Хаято – влажные, яркие. Такеши поднимает руку, касается их, обводит, раскрывая, толкается легко. Внутри все сжимается, перекручиваясь пружиной, когда Гокудера обхватывает кончики пальцев. Неприлично, откровенно чересчур, до дрожи.
Хаято проводит языком по грубой коже, ощущая солоноватый привкус. И невольно прикусывая, со стоном, целует ладонь. Не выдерживает - отстраняется, сжимая челюсти до боли. Кожи тут же касается утренний холод, следом - мурашки и дрожь. Гокудера дергает пояс хакама, шипит сквозь зубы, стягивая. Неловко, торопясь. И тут же обхватывает пальцами, выдыхая. Двигает ладонью вдоль члена рвано и быстро...
- Трахнуть тебя? - хрипло, глядя на Ямамото. - Я уже не могу терпеть.
- Идиот…
Он же не всерьез, да? Такеши чувствует, как его лицо заливает краска, и сам же невольно приподнимает бедра, подаваясь вперед, ближе.
Капли срываются с края крыши – ледяные, как тонкие иглы – на разгоряченную кожу. Ямамото вздрагивает от неожиданности. Дождь? Перекатывается, подминая собой Гокудеру, коленом раздвигает его ноги, пальцами скользит по бедру вверх.
- Так нельзя…
Остатки здравого смысла.
Целует поджавшийся голый живот. Быстрые легкие поцелуи – вниз.
- Тогда... ты... - Хаято поводит плечами, стукается затылком об пол. От поцелуев - влажных и горячих - закусывает губу. Вплетается пальцами в короткие волосы Такеши.
Так все и есть?.. То, что происходит. Реальность, подернутая дымкой невозможности. Ведь Гокудера даже не думал о том, что может так произойти. То есть... думал. И не один раз. Кусая подушку и тихо всхлипывая. Позволяя быть слабым наедине с самим собой. И огрызаясь на Ямамото, чтобы он не заметил этого.
- Хочу.
О-о-ох. Такеши замирает, глядя на разведенные бедра с россыпью мелких бледных синяков с внешней стороны – приложился обо что-то, когда тренировался? – на выступающие косточки. Возбуждение – горячей кровью бьет в виски, он подхватывает Гокудеру под коленями, притягивает к себе, вжимается и… останавливается. Проводит ладонями по внутренней стороне бедер, прикрыв глаза. Только успокоиться... Успокоить это скачущее, вот-вот готовое разорваться сердце, из-за него не слышно ничего.
Пальцы холодные и мокрые... Да, точно, начинался дождь. Ямамото пытается сосредоточиться на нем, на запахах осени – но все расплывается туманом, оставляя только вкус кожи и острое, до боли возбуждение.
- Прости... я не могу так…
Сейчас белобрысый опять начнет возмущаться, назовет трусом. Но это не так важно. Такеши хочет большего. Поэтому, склонив голову, снова целует живот, вскользь губами проводит вдоль члена, прежде чем снова сжать его пальцами.
От ощущения мягких губ тело выгибает. Гокудера царапает доски пола.
Он был готов уже почувствовать, как его трахают. Быстро и больно. Или нежно и сладко. Как во всех своих долбаных мечтах, заканчивающимися липким влажным пятном на простыни. О том, чтобы вот так... даже не предполагал.
Сгибает ноги в коленях и резко толкается бедрами, всхлипывая от наслаждения. Старается не смотреть, но не выдерживает. И хватает одного только взгляда на то, как Ямамото касается члена губами, чуть прикрыв глаза... Хаято накрывает рот ладонью, кусая пальцы, зажмуривается и кончает, упираясь носками ступней в пол. Трясет, и кружится голова. Чистое, немного болезненное наслаждение растекается по венам.
Дыхание тяжелое...
Такеши смотрит на выгнувшегося Гокудеру, задумчиво проводит пальцами по вздрагивающему животу, смазывая горячие блестящие дорожки.
Дождь – осенний, затяжной. Холодные капли расплываются кляксами. Ямамото наклоняется, слизывает влагу с кожи Хаято – сладковатый терпкий вкус листьев, пороха и секса. Прижимается лбом к бедру.
- Хорошее утро. Завтракать будешь? – совершенно буднично. И четкое, ясное понимание – все изменилось. Не будет как прежде. Больше.
Мягкие пушистые облака расступаются. Гокудера моргает. Тут же чувствуется жесткий пол острыми лопатками, свое глубокое и тяжелое дыхание, сердце, толкающееся в груди уже не так быстро, спокойно и ровно...
- Я... - хрипло.
Губы пересохли. Проводит языком по ним, сглатывает. И что теперь? Как после всего этого? Непонятно.
- Ты меня чуть не трахнул на этой веранде, и теперь спрашиваешь, буду ли я завтракать? - смеется тихо. Приподнимается и натягивает на себя штаны - пальцы все еще дрожат и не слушаются.
- Буду. Жрать хочу. Надеюсь, у тебя есть что-нибудь съедобное.
Ямамото смеется. Облегчение. Даже если изменилось – что-то осталось прежним. Хаято хмурится, и вот-вот, кажется, снова сорвется на крик. Так привычно. Это то, что Такеши нравится. Он поднимается, поправляет хакама, плавным движением отодвигает седзи.
- Отца не будет до обеда. Но я думаю, мы справимся сами.
Бережно поднимает катану. Прежде чем войти в комнату, оборачивается:
- Просто… знаешь… я хочу большего.
- А я... - фраза Ямамото заставляет заткнуться на полуслове. Гокудера краснеет и фыркает. - Я тоже, - поправляет рубашку, смотрит на Хранителя Дождя с превосходством.
Мягкие шаги в дом, и по-обычному строго:
- И в следующий раз не смей заставать меня врасплох, тупой бейсболист.
Ямамото знает, изменения не всегда плохо. Даже когда что-то заканчивается, всегда начинается что-то новое. Впервые за время с начала тренировок, Такеши становится по-настоящему легко и спокойно. Все получится.
- Просто попробуй не позволять мне этого.

@темы: Kateikyoushi_Hitman_Reborn, фанфик

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Приветствие!

11 Hours, привет!
ты мне, правда, что-нибудь нарисуешь? ^^

@темы: приветствие, ПЧ